И Кит, всегда бывший частью Нью-Йорка. Она читала в журналах, что он субсидировал постановку, сошедшую после двух спектаклей, на которой потерял более трех миллионов долларов. Бродвейский чародей провалился.
Кит, Кит, — с тоской подумала она и потянулась к телефону.
Он ждал ее в одной из кабинок кафе «Фокси» и неловко вскочил, когда она быстро подошла к нему. Бачки его стали короче, и на висках появилось больше седины. На нем был простой белый хлопчатобумажный свитер, широкие брюки, и выглядел он невероятно привлекательно.
— Кит.
— Милая. — Он притянул ее к себе, и они обнялись, крепко прижавшись друг к другу. Валентина вдыхала знакомый запах мужчины, которого так глубоко любила, и чувствовала беззастенчивую радость.
— Твой запах, — задыхаясь, прошептал он, — мне так его не хватало.
Они скользнули в кабинку и инстинктивно сели рядом, чтобы быть ближе друг к другу. К ним подошел хозяин, и Кит заказал датский сыр и кофе Копа — их обычный заказ.
— Не могу поверить, что ты здесь, — сказал он одновременно с ее словами:
— А я не могу поверить, что вижу тебя.
И оба засмеялись, взявшись за руки.
— Лос-Анджелес чертовски далеко, — сказал Кит, сжимая ее пальцы.
— О Боже, я так рада, что я сейчас здесь.
Они делились новостями. Синтия чувствовала себя как никогда хорошо.
— Она боец, — сказал Кит, — и даже стала проявлять больше интереса к моей работе.
— Понимаю.
— Милая, милая, — Кит крепче сжал ее руку. — Я рад, что она чувствует себя лучше. Она — мой долг, но ты — мое сердце, суть моей жизни. Я клянусь в этом.
Она посмотрела ему в глаза и поняла, что он говорит правду.
— Давай больше не будем говорить о Синтии. Я приняла эту часть твоей жизни, Кит. У меня нет другого выбора.
Она стала рассказывать ему об альбоме, который собиралась записывать.
— Как ты себя чувствуешь, Вэл, в самом деле?
— Мне лучше. Я учусь мириться с болью.
— А Пол? Ладишь ли ты с ним?
— Он… я… мы ухитряемся.
— Но не слишком хорошо, как я слышал.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, во-первых, дорогая, видели, как ты упала в «Спаго».
Она проглотила ком в горле.
— У меня просто немного закружилась голова, а бульварные газетенки раздули этот случай до невероятных размеров.
— Милая, послушай меня. По побережью ходят слухи, что Пол специально пичкает тебя лекарствами, что его частенько видят с Анни Йорк и другими красотками, а ты слишком одурманена, чтобы обращать внимание на это. Он даже не утруждает себя заметать следы.
— Это только бизнес, — прошептала она. — Пол очень честолюбив, он хочет, чтобы у него лечились знаменитости, и хочет открыть спортивную клинику…
Кит был настроен скептически.
— Дорогая, пожалуйста, не расстраивайся. Я заговорил об этом не для того, чтобы причинить тебе боль. Я беспокоюсь о тебе. Нужно что-то придумать с этими лекарствами, которые ты принимаешь, ты должна…
Но Валентина не стала слушать. Она выскочила из-за стола и бросилась из кафе, стараясь удержать слезы.
Из огромной покрытой коврами гостиной в квартире Сая Коулмана, расположенной на трех этажах дома на Парк-авеню, открывался изумительный вид на верхушки деревьев Центрального парка. На стенах висели подлинные работы Шагала и Пикассо. У окна стоял белый рояль, и пианист ждал, чтобы начать аккомпанировать Валентине.
Вокруг мраморного кофейного столика собралось восемь мужчин и одна женщина, большинство из них миллиардеры, члены нью-йоркской финансовой группы.
— Валентина, ты великолепно выглядишь, — сказал Сай, разглядывая изящное джерсовое платье Валентины с дерзким глубоким вырезом. Она зачесала волосы набок и собрала их в хвост, завязав большим усеянным жемчужинами бантом.
Группа мужчин оживилась от приятного волнения, когда Сай подвел ее и стал знакомить с финансистами.
— Леди и джентльмены, — сказал Сай, выходя вперед, — мне не хотелось бы вас прерывать, но я попрошу вас занять свои места. А теперь я представлю вам женщину, чья красота наэлектризовала всю страну, обладательницу легендарного голоса — несравненную Валентину!
Заканчивая вторую балладу, Валентина уже поняла, что прослушивание обернулось полной катастрофой. Исполнение перед финансистами выглядело как репетиция — некоторые слова она пропустила, несколько строф совершенно забыла, так что пианисту пришлось прервать игру.
