Между тем она села на лошадь и поинтересовалась:
— Ты едешь или остаешься? Я должна торопиться — пора опять грабить банк.
Сказано это было таким тоном, каким любая другая женщина сказала бы «мне надо помыть посуду» или «повесить белье». Грегори печально покачал головой и сел на лошадь позади Виолетты. Через некоторое время он вернется к этому разговору и еще раз попробует уговорить ее бросить безумную затею. Если к тому моменту их не убьют.
Виолетта направила лошадь в сторону Канзаса. По пути им встретился небольшой городок. Выбора у них не было: нужны были вторая лошадь и припасы. Городок небольшой, но в нем есть гостиница. И банк.
— Даже не думай об этом, — прошептал Грегори, когда они ехали по улице. — Я слишком устал, чтобы опять убегать.
— Я тоже, — кивнула она. — А еще я хочу забраться в ванну, а потом поспать на настоящей кровати.
— Господи, мне кажется, что все это уже было: и город, и наш разговор!
Виолетта повернулась в седле, чтобы взглянуть на него.
— Я говорю правду. Я очень устала и грязная, как мусорщик.
«Мы оба усталые и грязные, — думал Грегори. — Что ж, может, на этот раз она и не обманывает».
— Ну и хорошо, — произнес он. — Но давай все же купим лошадь и припасы прямо сегодня. Тогда, если утром твое настроение вдруг изменится, мы будем готовы.
Виолетта блаженствовала в ванне, наполненной мыльной пеной. Грегори сидел на кровати и ждал своей очереди. Они купили лошадь и необходимую в дорогу провизию. Отослали грязную одежду в прачечную. Виолетта мечтала снова надеть платье и почувствовать себя красивой и женственной.
— Как ты думаешь, они успеют привести в порядок нашу одежду к обеду?
Грегори не ответил. Взгляд его был прикован к пенным пузырькам в ванне.
— Грегори!
— Что?
— Я насчет одежды. Как ты думаешь, мы успеем к обеду?
— Думаю, да. Виолетта хихикнула:
— Думаешь, если смотреть так пристально, пузырьки исчезнут?
— Я бы с удовольствием залез к тебе в ванну. — Ей показалось, что его взгляд обжег кожу.
— Тут мало места.
— Я знаю.
Вчера им места хватило, хотя они не ванну вместе принимали, а кое-что другое…
— Ты обещал не делать ничего без моего разрешения, — быстро напомнила Виолетта. — Но если ты по-прежнему согласен мне подчиняться, тогда можешь присоединиться ко мне.
— Пожалуй, я отложу пытку на другой раз, — буркнул Грегори, отворачиваясь.
Виолетту такой ответ разочаровал. Она хотела увидеть, как он будет раздеваться. Было бы чудесно прижаться к его горячему телу… А если его кожа будет влажной и скользкой… Она тоже все время вспоминала вчерашнюю ночь.
— Грегори, а почему вообще нужно… все остальное? Почему мужчина и женщина не могут просто ограничиться руками и ртом?
Он поднял на Виолетту глаза. Как всегда после ее вопросов, Грегори чувствовал себя не в своей тарелке.
— Это нужно для того, чтобы родить ребенка.
— Но если двое не хотят детей? Может мужчина быть удовлетворен?..
— Нет, — заверил он ее.
— Но почему?
— Потому что… потому что любой мужчина хочет «остального», как ты выражаешься, больше, чем всего прочего.
— Но почему? — не сдавалась она. — Ведь можно получить удовольствие и помимо…
— Виолетта, этот разговор просто неприличен!
Виолетта с трудом подавила нервный смех. Она сидит в ванне, а он наблюдает за ней. А вчера они делали вещи, которые и представить-то страшно — и она все делала добровольно и получала от этого удовольствие! И пожалуйста — теперь это «неприлично»!
— Ты ханжа! — поддразнила она с улыбкой.
— Вовсе нет! — Он покраснел.
— А вот и да! Ты бы хотел многое сделать, но боишься об этом говорить.
— Потому что все эти разговоры только разжигают мое желание, — объяснил Грегори.
— Значит, ты по-прежнему хочешь… этого больше всего? — Теперь Виолетта задумчиво нахмурилась.
— Когда — или если — ты будешь готова. — Он расстегнул пару пуговиц на рубашке, так как ему показалось, что комната раскалилась. — А пока, думаю, я ограничусь тем, что есть.
— Ты очень любезен.
— Иногда.
Виолетта задумалась: «Как он вел себя с другими женщинами при сходных обстоятельствах? Или сходных не было? Помнится, он говорил, что был близок с несколькими женщинами — не с одной и даже не с двумя… А почему, собственно, ему можно — и никто его не осуждает, — а мне нельзя? «
