Наконец лошадь была расседлана, бутылка найдена, и Грегори вернулся в палатку. Он сел рядом с Виолеттой и снял рубашку. У него оказалось два довольно глубоких пореза — на предплечье и на шее. Виолетта смочила лоскут ткани в виски и принялась промывать раны.
— Не так уж страшно, — подытожила она. — Есть еще пара мелких царапин и здоровый синяк на подбородке.
— Я же говорил, что все в порядке.
— Он мог тебя убить. — Голос ее показался ему странным, и Грегори внимательно взглянул на нее. Она разглядывала его с удивлением, словно видела перед собой что-то необычное.
— Мы живы, и слава Богу, — резко проговорил он. — Вега мертв, Виолетта. Пора забыть про него и дать прошлому стать прошлым. Навсегда.
Она молча кивнула и продолжала осматривать его тело в поисках ран и синяков. Когда смоченный в виски лоскут задел его сосок, Грегори напрягся. Она провела по чувствительному месту пальцем.
— Если я поцелую его, как это делал ты, ты почувствуешь то же, что и я?
— Я… — Ему пришлось откашляться, так как голос куда-то пропал. — Я не знаю, что ты чувствуешь.
Вместо ответа она наклонилась и приникла губами к его соску. Грегори втянул в себя воздух. Когда ее язычок принялся ласкать и дразнить его, он запустил пальцы в ее густые светлые локоны и поднял к себе ее лицо в ожидании поцелуя.
— Я не просила целовать меня, — нахмурилась она.
Застонав, Грегори отпустил ее. Она продолжала промывать его ссадины, словно ничего и не произошло. Когда ее ручка принялась протирать царапины на животе, мышцы Грегори снова напряглись. И не только мышцы.
— Вчера ночью… мне было хорошо. А… женщина может доставить мужчине удовольствие без… без близости?
Грегори выхватил у нее бутылку и сделал хороший глоток.
— Да.
— А как?
— Господи, Виолетта, ты же работала в салуне в Техасе! Неужели женщины не разговаривали между собой о том, чем им приходилось заниматься? Неужели…
— Я никогда не слушала их разговоров, — прервала его Виолетта. — В Индепенденсе Вега иногда говорил, что я должна делать… но я не понимала его и никогда не делала ничего добровольно. Поэтому он злился и бил меня.
Грегори взъерошил рукой волосы и еще раз приложился к бутылке.
— Я не могу понять, как женщина умудрилась остаться такой невинной и неосведомленной, испытав столько…
— Я не была женщиной, — напомнила ему Виолетта. — Я была испуганной и забитой девочкой. И мне даже любопытно не было… Зачем узнавать что-то, если это вызывает отвращение и причиняет боль?
Грегори смотрел на нее и думал, что теперь-то она, несомненно, женщина. И очень желанная. Вот она сидит напротив — волосы разметались по плечам, огромные голубые глаза сверкают, полные губы слегка приоткрыты — лик ангела.
— Женщина может доставить мужчине удовольствие, лаская его ртом или руками.
— Ртом? — Глаза ее расширились.
Грегори вдруг стало жарко. Может, он сидит слишком близко от костра? А может, это потому, что раньше ему не приходилось говорить о таких вещах с женщиной? Те девицы, с кем он обычно имел дело, прекрасно знали, как ублажить мужчину и самим получить удовольствие.
— Я тоже могу это сделать.
— Правда?
— Да.
Она задумчиво посмотрела на него и наконец попросила:
— Покажи мне.
— Что? — Получилось сипло. Грегори откашлялся. — Ты имеешь в виду… Я или ты?
— Ты. Покажи мне, как можно доставить удовольствие, лаская ртом.
Он нервно засмеялся.
— Ну, это не так просто. Сначала… ты должна позволить мне раздеть тебя, ласкать, целовать. Ты должна довериться мне, чтобы я мог привести тебя к наслаждению.
— А я могу тебе довериться?
Хороший вопрос. Он не был уверен… Зайти так далеко и не иметь возможности… И вернуться обратно, не получив ничего. С другой стороны, такова была договоренность. И ему однажды это удалось. Он вспомнил ужас, охвативший Виолетту прошлой ночью. Он не был настолько равнодушен, чтобы игнорировать ее чувства. Скорее, наоборот… Нетрудно будет помнить о ее проблеме… одна ночь ничего не решит, даже если он сможет показать ей, как хороша бывает близость.
— Да, — ответил он, собравшись с духом. — Ты можешь доверять мне.
— Ну тогда… — Она прерывисто вздохнула. — Тогда я разрешаю тебе делать все, что ты сочтешь нужным… но ничего, кроме того, что может доставить мне удовольствие.
