26 июля
Сегодня долго гуляла по саду с медвежонком. Он умный. Притих и смотрел печальными глазками. Я пытала его: «Мишка! Отчего мне одиноко? И в горле все время комок. А на глазах слезы».
Боже милосердный! Пресвятая богородица, заступница страдальцев! Что сотворяется со мною?
И все время приходит на память детство. Маленькая наша деревенька, затерянная в костромских лесах. И видится девочка в легком тесном платьице. Стоит она на высоком крыльце и закатное неяркое солнце ласкает ее.
Поглядит направо — поманит к себе яблоневый сад, налево — сверкнет речка. А прямо перед глазами — дорога. По дороге стадо коров с пастбища гонят, пастухи бичами гулко пощелкивают. И у девочки так хорошо, благостно на душе.
Девочка — это я. Неужели я? Беззаботница, проказница Юлька. Певунья Юлька!
Певунья! Когда же я пела в последний раз? Я и музицировать-то стала реже, а недавно горничная сказала мне: «Вы, барыня, так играете, будто плачете!»
Боже мой! Боже мой! Что учинила со мной судьбина! Человек с ледяными глазами увез меня в ледяные земли!
А почто сейчас нет его здесь? Не от холеры ли он скрывается? Мне даже показалось, что я услыхала это слово, проходя мимо его кабинета, когда беседовал он с приезжим из Салаира штейгером. Еще подумала, что ранее муж этим словом никогда не ругался.
Господи! Да как я могла помыслить такое на Николая Артемьевича! У меня даже щеки от стыда покраснели. Живу как владетельная герцогиня. Дворец, сад. Драгоценности, на которые можно приобрести цельные деревни, коллекции камней-самоцветов, которым, говорят, цены нет. Наряды и белье из Парижа да из Вены, и туда же, в Париж или Вену, крахмалить их посылаем. К этому добавить, послушные слуги, кровные лошади.
Чего еще человеку надобно! Можно ли так гневить бога?..
А может быть, права маман с ее утверждением, что человек всегда должен что-то делать. Не забуду, как она говаривала: «Не то забота, что много работы, а то забота, что ее нет». Ах, мама, мама! Как я скучаю без нее! Все ж таки она необыкновенная женщина! И по-французски научилась, и все манеры усвоила. А крестьянское не забыла. И без домашней работы не могла ни одного дня прожить. Мама! Мама! Как мне вас сейчас недостает!…
— О! Майн гот! Какая картина: в беспечности, под сенью дерев фланирует красавица младая…
Аврорка летела мне навстречу, и светлые ее косы колыхались, едва поспевая за ней.
— Да убери своего зверя! Он же разорвет меня…
Я успокоила медвежонка, и мы вместе продолжали прогулку.
— Ну, как твои уроки итальянского? — спросила я и, не дождавшись ответа, заговорила о другом: — Да, знаешь, Аврорка, Николай Артемьевич по приезде замыслил отправить в Вену негоцианта за покупками. Составь реестр вещиц, которые тебе нужны.
Но Аврора явилась ко мне прежде всего как к своей наперснице. Коротко поблагодарив, она сразу же вернулась все к тем же занятиям итальянским. Оказывается, к вящей досаде прелестницы, они прервались.
— Пойми меня, — сокрушенно повествовала Аврорка. — Я долго ждала хоть самую капельку его внимания. Но на занятиях он не позволял никаких сторонних разговоров, а, закончив, вставал, кланялся и уходил. Я крепилась, зубрила лексикон, задыхаясь от тоски, читала грамматику и, в конце концов чуя, что умру от всей этой премудрости, отважилась сочинить ему записку. И как же, ты думаешь, он ответил? Прислал своего человека уведомить, что в ближайшие месяцы заниматься не сможет… Как тебе это нравится?
Аврора кипела негодованием. И без того румяные щечки пылали сейчас как полевые цветы-жарки. Это было так смешно, что за много дней я первый раз беззаботно расхохоталась и мне показалось, будто добрый колдун-целитель снял с сердца моего железный обруч.
А неугомонная Аврорка, между тем, продолжала клокотать! Безусловно, ей следовало понять определенный ответ Зарицына. Так поступила бы всякая, кроме Авроры. Наша же прелестница сочинила своему предмету послание, подобное известному письму Курбского к царю Ивану. Она взволнованно цитировала это послание, но в памяти моей сохранился лишь его смысл. Аврорка утверждала, что она с великим прилежанием постигала итальянский. Если же послание ее к учителю не нашло отзвука в его каменном сердце, то плавный язык потомков Цезаря и Каталины в этом нисколько не повинен, и со стороны господина Зарицына было бы невеликодушно, неблагородно и несправедливо пренебречь столь славно начатым. Тем не менее и на второе послание господин Зарицын сухо ответствовал, что за недосугом продолжать занятия не имеет возможности.
