- Остальную долю получишь по приезду, как все! - кивнул офицер.
Он заглянул в каску Анатолия и присвистнул:
- Ты настоящий солдат! Не жалеешь мозгов для службы! Недаром догадался использовать ядовитое растение!
Но никаких дополнительных материальных поощрений не последовало. Должно быть, моральные с успехом их заменяли.
- Господин Штершак! - послышалось от соседней подводы. - А с этим что делать?
Стражик указывал на распростёртого у дороги вражеского солдата. Того самого, которого Анатолий ударил копьём по каске.
- Похоже, мёртвый.
- Оттащите подальше, - распорядился офицер. - Шакалам тоже надо чем-то питаться.
Анатолий подошёл поближе, словно намереваясь попросить прощения. Хотя за что бы? И он мог лежать вот так... если бы не вспомнил про разрядник.
Стражики, мародёрствуя, содрали с трупа обмундирование. Один, воровато озираясь, расстегнул ремешок шлема и запустил внутрь руку.
Другой, заметив, поморщился:
- Горгзак, ты же знаешь, что воспоминание о чужой смерти...
- Молчи! Я с самого краешка! - прошипел первый. И вдруг глаза его остановились.
Он осторожно опустил шлем на траву и посмотрел на голову убитого.
Спёкшаяся масса сухим комком торчала из отверстия черепа.
- Ох, ты! - только и смог сказать второй стражик.
Позвали офицера.
- Такого я никогда не видел! - ошарашенно признался тот и повернулся к Анатолию: - Это яд так действует?
Тот счёл за лучшее пожать плечами и развести руки в стороны. И причём нисколько не переигрывая:
- Может быть, капля попала...
- Тогда лучше им больше не пользуйся, - решительно приказал офицер. - Или старайся не попадать в голову...
Тут у него возник какой-то новый замысел, он приказал снять с Блехшерка бывшую каску Анатолия, надеть каску убитого, поставить в общий строй пленных - и скомандовал движение.
Сидя на прежнем месте, Анатолий мучился мыслью, что, руководствуясь непонятными чувствами, подошёл к убитому, а не рассмотрел как следует телегу и не разобрался в её устройстве и управлении. Другие мысли его почему-то не занимали.
Собственно, он и не успел бы заняться телегой, но сожаление осталось.
Поэтому Анатолий попытался успокоить себя другими размышлениями. Мол, ничего страшного: вот приедут на место, тогда и можно будет всё изучить. Должны же когда-нибудь приехать?
Повозки въехали в посёлок - статус деревни данное поселение давно переросло: вдали высились и двухэтажные дома.
Однако за выстроившимися вдоль дороги одноэтажными домишками скрывались обширные огороды, на коих приветливо помахивала лопушистыми листьями полезная овощная ботва, что больше присуще деревне.
Но сами домишки смотрелись весьма уныло: грязненькие, замызганенькие, вросшие в землю. Покрытые несусветной полусгнившей дрянью: провалы крыш пятнили кровлю.
Лишь некоторые могли похвастаться свежими зелёными крышами из пальмовых листьев. Зато остальные выглядели и не домишками, а убогими хижинами.
Среди деревьев, нависающих над крышами домов и разбросанных по огородам, некоторые показались Анатолию странно знакомыми. А когда он разглядел висящие на них плоды, то признал сразу и чуть не ахнул вслух.
Да это же орехи мозговых сортов! Значит, они водятся повсеместно? Для чего же переться в лес, когда орехи посажены за каждым домом? Или они как женьшень: тот может расти где угодно, хоть на плантации, но истинные свойства набирает самосевом, в диком состоянии, поближе к природе?
Или в лес приезжают не за орехами, а за беглецами? Ну, тогда кое-что становится понятным. Сама по себе карательная экспедиция - своего рода развлечение. А чем ещё бедным стражикам заниматься? Телевидения нет, радио тоже. Хорошо, если карты и шахматы изобрели.
Анатолий с любопытством наблюдал за покачивающимися перед ним картинами инопланетного быта.
Детишки в замызганных и истрёпанных хламидках и хитончиках бежали вслед за повозками, крича и улюлюкая. Самые отчаянные старались уцепиться за край телеги и немного повисеть, прокатиться. На головах у всех - туго-натуго повязанные платки, так что трудно отличить мальчиков от девочек.
Старики, сидящие у домов на аккуратных скамеечках либо на толстых колодах, провожали процессию слезящимися глазами. У этих на головах плющились засаленные матерчатые береты или невысокие соломенные шляпы-канотье.
