Задумчиво сидевшая поодаль Кассифона вскочила с своего раздвижного, барсовой шкурой накрытого кресла и, как девочка захлопав в ладони, воскликнула восторженным голосом:
— О, как ты прекрасна теперь, царственная Пенелопа! Такою же выходит из канафосских струй ежегодно обновляющая в них девственность свою и красоту олимпиянка Гера!
— Принеси зеркало, Нэсо, — приказала Цирцея одной из прислуживавших нимф.
Телегон сидел бледный, несытым взглядом впервые влюбленного юноши впиваясь в лицо преображенной царицы Итаки.
Когда Пенелопа увидела себя при ярком свете пылавших на очаге кипарисовых дров на полированном серебре чеканного зеркала, румянец восхищения покрыл ее щеки, и радостно заблестели голубые глаза. Но, совладав с собою, дочь Икария встала с кресла и деланно спокойным голосом произнесла:
— Еще жертву, богиня, я принесу на том алтаре, который собственноручно воздвигну тебе, воротясь на Итаку.
— Желаю, чтобы вернувшаяся к тебе юность, Пенелопа, была долговечна. Теперь же моя дочь укажет тебе место для отдыха… Кассифона, отведи царицу в опочивальню ее! Тебя, Одиссей, и тебя, юный гость мой, — прибавила Цирцея, обращаясь к Телемаку, — нимфы отведут в ваши спальни…
На другое утро Телегон выслушал в украшенном белыми изваяниями покое матери ее приказания.
— Хотя горячность твоя, сын мой, едва не лишила тебя навеки отца, а меня — близкого мне человека, но так как ты не забыл моего приказания и привез его тело, — я прощаю тебя. Новое мое поручение не будет тебе неприятно. Я заметила вчера, как пожирал ты очами возвратившуюся красоту Пенелопы. От тебя самого будет зависеть понравиться ей. Принеся на киммерийском берегу должные жертвы, позабудь дорогу на Эю, а дельфинам шепни, чтобы они вас отвезли на Счастливые острова. Запах цветов там и самый воздух располагают к любви, и я думаю, что даже Пенелопа сделана не из камня. Все-таки она приходится двоюродной сестрой дочерям Леды. Не бойся отца. Я скажу ему, что ты получил от меня приказание отвезти царицу на остров Итаку, а затем послан быль мною в Колхиду навестить своего дядю, царя Ээта… Отправляйся же, сын мой!…
Немного спустя Цирцея вместе с рыжеволосою Кассифоной, нимфами, Одиссеем и Телемаком провожала собиравшуюся пересечь с Телегоном Океан свою помолодевшую гостью. Облеченная поверх блестяще-белого пеплоса в пурпур, Пенелопа казалась не царицей, а скорее юной царевной. Когда она, опираясь на загоревшую руку смуглого Телегона, вскочила в ладью и закачалась с ней вместе на прозрачно-зеленых волнах, вздох облегчения невольно вырвался из высокой груди чародейки. Когда же везомая черными дельфинами лодка скрылась из вида, Цирцея медленным шагом, опираясь на густую гриву шедшего рядом с ней огромного льва, направилась вместе с гостями и дочерью к своему высокому, с расписными карнизами, дому. По дороге, глядя то на давно знакомое бледное лицо заметно облысевшего Одиссея, то на свежий румянец его голубоглазого кудрявого сына, царица Эи как бы сравнивала мысленно между собою сильно напоминавших один другого героев…
* * *
— Взгляни сюда, Телемак: в эту маленькую тихую бухту много лет назад вошел на пути из-под Трои наш черный корабль. Из всех, кто на нем был, остался в живых только я… Эльпенор сломал себе шею; шестерых пожрала несытая Скилла; остальные стали добычею рыб… У той речки, которую мы перешли только что вброд, я убил когда-то оленя. Мне порою не верится, что я тот самый Одиссей, который перебил женихов Пенелопы, сам был убит собственным сыном, вновь был перевезен с Итаки на Эю и возвращен здесь к жизни чародейкой, с которой делил некогда ее широкое ложе…
— Ты счастлив, отец, — восторженно отвечал Телемак: — ты пользуешься любовью Цирцеи! Она вечно цветет своею никогда не вянущей красотою! С тех пор как мы гостим у нее, она мне нравится с каждым днем все больше и больше.
— А что ты скажешь о ее дочери, Кассифоне?
— Она тоже прекрасна, отец, но в ней есть что-то жестокое, напоминающее брата моего Телегона. Взгляд ее зеленых очей вселяет порою какое-то смущение в мою душу.
— Вероятно, оттого, что эти глаза околдовали тебя? — добродушно смеясь, спросил Одиссей.
