«О, Владычица душ, отлетевших от тела! если тобою от Гелиоса рожденная дочь была когда-либо приятна тебе, — исполни просьбу мою: помоги вернуть дух распростертого здесь сына Сизифа в царственное тело его!»
А затем, обнажив холодный труп Одиссея, она, с помощью пришедшей Альс, переложила его на черную землю и, натерев в разных местах пахучими соками трав, стала громким голосом петь заклинания.
Сила их была такова, что появившаяся было на небе луна заволоклась черными тучами, в лесу послышался вой собак, а поднявшийся вокруг в странных очертаниях беловатый туман закачался в такт песне Цирцеи.
Нимфа Альс, стоя поодаль, видела, как слабо белевшее во мраке тело героя зашевелилось под простертыми над ним руками волшебницы. Она слышала затем, как герой простонал:
— Зачем возвращаешь ты душу мою от берегов Ахерона, зачем вновь внедряешь ее в это остывшее тело?
— Оно вновь согреется радостью жизни, — ответила чародейка. — Альс, дай мне мази из склянки зеленого цвета. У него открылась рана, и оттуда выходит отравленная дротиком кровь.
Хотя цвета в темноте различить было нельзя, Альс, знавшая, какая мазь нужна госпоже, подала ей просимую склянку, и открывшаяся рана скоро затянулась под легкими нежными перстами Цирцеи.
— Встань и пойдем! — громким голосом возопила вдруг чародейка.
И, повинуясь приказу ее, поднялся на когда-то крепкие ноги свои и сделал, шатаясь, несколько нетвердых шагов царь Одиссей.
— Альс, накрой его скорее плащом! Подбери потом склянки и поддерживай его с другой стороны! — приказала Цирцея.
В сопровождении двух нимф вошел царь Итаки в хорошо ему когда-то знакомый, застланный зеленым мрамором и выложенный блестящею бронзой мегарон высокого каменного дома дочери Гелиоса.
Приподнялись, увидя его, с кресел, украшенных белого костью индийских быков, пораженные ужасом Телемак с Пенелопой. Вбежавшая в мегарон Цирцеина дочь Кассифона замерла, увидя бледного, как смерть, с трудом подвигавшего ноги героя.
— Сядь, Одиссей, возле своей прекрасной жены, — сказала Цирцея, — и насладись вместе с нами вином, хлебом и мясом жирного вепря.
Дочь Икария с изумлением смотрела, как ел и пил ее возвращенный к жизни супруг, не спускавший глаз с величественно красивого лица и не тронутого загаром стройного стана дочери Гелиоса. И горькое сознание того, что сама она близка стала к старости, промелькнуло в голове Пенелопы, блеснув двумя крупными слезами в ее голубых, некогда прекрасных глазах…
Когда гости кончили есть и прислуживавшие нимфы убрали со столов золотые корзины с хлебом и блюда с жареным мясом, Цирцея сказала, обращаясь к возвращенному ею к жизни герою:
— За этим столом ты убедился, царь Одиссей, что ты снова живой человек, могущий наслаждаться обильной едой и веселящим душу вином. Но за избавление твое от мрака Аида надо будет принести за тебя искупительную жертву подземным богам. Для этого, ранее чем ты вернешься в Итаку, царственная супруга твоя должна будет, так же как некогда ты, пересечь океан и заколоть у туманных берегов киммерийской земли Гадесу и Персефоне черных овцу и барана, которых я озабочусь достать. Чтобы предупредить жалобу этих богов тучегонителю Зевсу, тебе, Пенелопа, следует отправиться завтра же утром. С тобою поедет мой сын Телегон. Он укажет тебе Персефонину рощу и поможет в принесении жертвы. Теперь же, царица, выпей эту чашу, дабы убедиться, что дочь Гелиоса не злоумышляет против соперниц.
И Цирцея протянула жене Одиссея принесенную черноволосою Альс золотую чеканную чашу с изображеньем голубок, целующихся среди кистей и листвы винограда.
Пенелопа вспомнила все страшные рассказы о людях, обращенных в свиней, о ставшей чудовищем Скилле и о других волшебствах, приписываемых Цирцее, но, сообразив, что тут же находится сын, Телемак, который не преминет за нее отомстить, твердой рукой, с достоинством носящей пурпур царицы, взяла предлагаемую хозяйкою чашу с темным и терпким вином и в несколько глотков ее осушила.
И совершилось чудо. Вместо Пенелопы, состарившейся за ткацким станком в течение двадцатилетнего ожидания мужа, перед глазами присутствующих, в креслах, украшенных серебром и белой индийскою костью, сидела юной невесте подобная девушка, совершенно сходная с той, которая много лет тому назад, стыдливо закрыв покрывалом лицо, покинула вместе с Улиссом дом своего отца, акарнанца Икария.
