Нет, нет, это просто страх, просто привиделось из-за кровожадных свиней. Мне безразличен Макрам, и что бы он ни думал, я для него – ничто.
Внезапно что-то осенило ее. Заступничество за Макрама означало одно для нее и совсем другое для него. Разница была столь разительна, что с трудом верилось, что они подразумевали одно и то же событие. Она попыталась связать это с убийством Пайпо. Казалось, разгадка где-то близко. Лишь малости не хватает для объяснения странного поведения свиноподобных. Ее размышления прервал аббат, позвавший людей на кладбище.
Все зашевелились и двинулись к выходу. Огонек догадки погас, не успев разгореться.
Гробы не использовались для захоронения умерших. В целях безопасности свиноподобных было запрещено рубить деревья. Поэтому тело Пайпо было похоронено сразу, хотя траурная церемония должна была состояться только завтра или послезавтра. Жители всей Луситании должны собраться на траурную мессу памяти зенадора. Макрам вышел вместе со всеми. Новинха и Лайбо остались с людьми, в чьи обязанности входило улаживать последствия смерти Пайпо и заботиться о родственниках усопшего. Они важно расхаживали по станции, отдавали распоряжения, смысла которых Новинха не понимала. Лайбо же был безучастен ко всему.
Наконец, к нему подошел Арбайте и положил руку на плечо.
– Ты, конечно, останешься с нами, – сказал Арбайте. – На ночь, по крайней мере.
– Почему с тобой, Арбайте? Почему он должен идти к тебе? Вы – никто для нас. До сих пор мы даже не догадывались о вашем существовании, кто дал вам право решать? Разве смерть Пайпо сделала нас детьми, не знающими, что делать?
– Я останусь с матерью, – ответил Лайбо. Арбайте с удивлением посмотрел на него – сумасшедшая идея ребенка воспротивиться его воле не вписывалась в его понимание. Конечно, Новинха знала, что это не так. Его дочка, Клеопатра, младше Новинхи на несколько лет, долго разучивала свое прозвище – Брузинха – маленькая чародейка. Так как же он мог не знать, что у детей есть собственный разум, и они всегда сопротивляются давлению?
Его удивление не соответствовало предположениям Новинхи.
– Твоя мать тоже побудет с нашей семьей некоторое время, – сказал Арбайте. – Она расстроена и огорчена, сейчас на нее нельзя взваливать домашние заботы. Нужно, чтобы ничто не напоминало ей о Пайпо. Она сейчас у нас, и твои братья и сестры тоже. С ними твой старший брат Джон, но у него есть жена и ребенок, так что ты должен остаться.
Лайбо мрачно кивнул. Арбайте не стал навязывать ему свою защиту. Он попросил Лайбо стать защитником.
Арбайте повернулся к Новинхе.
– Я думаю, тебе лучше пойти домой, – произнес он.
Она только сейчас поняла, что он пригласил только Лайбо. Его приглашение не касалось ее. Почему? Пайпо не был ее отцом. Она была просто другом Лайбо. Какое горе должна она испытывать?
Дом! Что такое дом! Здесь ее дом! Разве сегодня она может пойти на биологическую станцию, куда вот уже более года она забегает лишь по работе? Что должно быть ее домом? Гибель родителей опустошила его, и она бросила дом, не вынеся горького одиночества. Теперь опустела станция зенадора: Пайпо умер, а Лайбо поглощен заботами взрослых. Этот дом так же перестал быть ее домом, как тот другой.
Арбайте вывел Лайбо. Его мать, Концейзамо, ждала его в доме Арбайте.
Новинха знала эту женщину, только как лаборанта архива Луситании. Новинха никогда не бывала в семье Пайпо. Ей не было дела до его жены и остальных детей. Работа на станции заменила ей все, стала единственной реальностью.
Идущий к двери Лайбо вдруг уменьшился, будто сотни миль враз разделили их, будто ветер подхватил его словно перышко, и поднял высоко над землей.
Дверь захлопнулась за его спиной. Только теперь она поняла истинную цену потери Пайпо. Расчлененное тело на холме не было смертью. Оно было лишь осколком смерти. Сама по себе смерть – пустое место для нее. Пайпо был скалою, высокой и крепкой, под ее защитой Лайбо и Новинхе любые шторма были нипочем. Его не стало, шторм поглотил их и неизвестно, где выбросит.
«Пайпо, – кричала ее душа. – Не уходи! Не оставляй нас!»
