– Мы очень талантливая семья, – сказал Эндер. – Я надеюсь, ты будешь похож на нее.
– Я надеюсь, она на меня, – Майро смеялся, но выглядел испуганным.
– Я просил ее принять тебя как сына.
Майро кивнул.
– Я знаю, – сказал он. А затем произнес очень внятно. – Она показала мне ваш диалог.
Эндер покрылся холодным потом.
Голос Джейн зазвучал в ухе.
– Мне следовало спросить тебя, – сказала она. – Но ты ведь все равно сказал бы «да».
Это не было посягательством на личные секреты, как думал Эндер. Это свидетельствовало о том, что Джейн очень сблизилась с Майро. Примирись с этим, сказал он себе. Он тот, кого она искала, и кто ей нужен сейчас.
– Мы отпустим тебя, – сказал Эндер.
– Те, кто мог отпустить меня, давно уже не держат меня, – сказал Майро в ответ. – Потому что они считают, что я умер.
– Ты нужен нам живой, – произнес Эндер.
– Когда я вернусь назад, мне по-прежнему будет девятнадцать. И мой мозг по-прежнему останется поврежден.
– Но ты останешься прежним Майро, блестящим, надежным, любимым. Ты присоединишься, а может и возглавишь восстание, Майро. Изгородь навсегда исчезнет для тебя. Именно для тебя, а не по другим причинам. Не заставляй нас унижаться.
Майро улыбнулся, Эндер не стал выяснять, почему его улыбка получилась такой кривой, из-за паралича или из-за горечи и печали.
– Скажи мне что-нибудь, – попросил Майро.
– Я не сумею. Она все скажет.
– Но это не сложно. Я только хочу узнать, ради чего умерли Пайпо и Лайбо. За что свиноподобные хотели увековечить их.
Эндер все понимал гораздо лучше, чем Майро. Он понимал, почему мальчика так волнует этот вопрос. Майро узнал, что он сын Лайбо всего за несколько часов до попытки перелезть через изгородь. Пайпо, затем Лайбо, потом Майро; отец, сын, внук, три зенолога навсегда потеряли будущее ради спасения свиноподобных. Майро надеялся, что поняв, за что умерли его предки, он сможет лучше перенести собственные утраты.
Майро старался говорить медленно и отчетливо, чтобы Эндер мог понять его невнятную речь.
– Я знаю, что свиноподобные думали, что отдают им дань уважения. Я знаю, что на их месте должны были умереть Мандачува и Лиф-итер. Что касается Лайбо, то я знаю происходившее. Это случилось, когда созрел первый урожай амаранта и стало вдоволь пищи. Они наградили его за это. Но почему не раньше? Почему ни тогда, когда мы учили их использовать в пищу корни мендоры? Почему не тогда, когда мы учили их делать глиняные горшки и стрелы?
– Правду? – спросил Эндер.
По его тону Майро понял, что правда будет нелегкой и неприятной.
– Да, – сказал он.
– Ни Пайпо, ни Лайбо по-настоящему не заслужили уважения. Жены награждали не амарант. Дело в том, что Лиф-итер убедил их позволить появиться целому поколению младенцев, даже хотя у них не было достаточно пищи, чтобы прокормить их после того, как они покинут материнское дерево.
Это был громадный риск, и если бы он ошибся, то погибло бы целое поколение свиноподобных. Лайбо обеспечил урожай, но Лиф-итер был тем, кто подвел население к такой черте, когда им стал необходим этот хлеб.
Майро кивнул.
– А Пайпо?
– Пайпо рассказал им об его открытии десколады, которая убивала людей, была частью их нормальной физиологии. Их тела совершали преобразования, которые убивали людей. Мандачува рассказал женам, что это означало, что люди отнюдь не богоподобны и не всемогущи. А в некотором роде, даже слабее Маленьких Некто. То, что делало людей сильнее свиноподобных, не было чем-то наследственным – наши габариты, наши умы, наш язык – не было дано изначально, а объяснялось тем, что мы несколько тысяч лет опередили их в образовании. Если они смогут освоить все наши знания, тогда мы, люди, не будем сильнее их. Открытие Мандачувы состояло в том, что люди и свиноподобные потенциально равны – именно оно заслужило награду, а не информация Пайпо, которая привела к нему.
– Значит, оба они…
– Свиноподобные не хотели убивать ни Пайпо, ни Лайбо. В обоих случаях решающее достижение принадлежит свиньям. Единственная причина гибели Пайпо и Лайбо то, что они не смогли сами взять нож и убить своего друга.
Майро увидел, как боль исказила лицо Эндера, несмотря на все его старания справиться с ней. Потому что то, о чем намеревался сказать Майро, было личной горечью Эндера.
