Эндер не понимал, что любил это место, потому что оно разорено и опустошено как его собственная жизнь, поломано и исковеркано, как исковеркано его детство ужасными событиями, подобно десколаде, нарушившими ход его жизни. Однако он поднялся из руин и процветает, он разработал новые формы, сильные и крепкие, чтобы выжить и развиваться дальше. На вызов десколады пришли три жизни Маленьких Некто. Так же как из Школы Баталий, из долгих лет изоляции, явился Эндер Виггин. Он соответствовал этому миру, как будто родился здесь. Он смотрел на мальчика, шагающего рядом с ним по грамме, как на собственного сына, которого он нянчил с пеленок. Я знаю, что значит смотреть на мир сквозь железную стену, Олхейдо. Но я заставлю эту стену упасть и здесь и там; дыхание земли, журчание воды, мир, покой и любовь уничтожат ее.
Землистый берег реки поднимался крутыми террасами, его крутизна достигала десятки метров. Почва была достаточно плотной, чтобы держать форму берега. Королева пчел должна найти себе подходящую нору. Эндер почувствовал в себе неудержимое желание выкопать эту нору. Он яростно принялся копать. Олхейдо помогал ему. Земля легко поддавалась, но, в то же время, стенки и крыша пещеры были надежными.
«Да. Здесь».
Итак, все было решено.
– Здесь, произнес он вслух.
Олхейдо усмехнулся. Но Эндер уже разговаривал с Джейн и слушал ее.
– Новинха думает, что получила искомое. Тесты дают отрицательный результат – десколада утрачивает свою активность в присутствии нового коладора в образцах клеток баггеров. Эла думает, что маргаритки, над которыми она сейчас работает, могут адаптироваться и сами естественным путем вырабатывать коладор. Если это сработает, то останется только посеять семена маргариток везде, и баггеры припрут десколаду к стенке путем опыления цветов.
Ее тон был живым и бодрым. Но в нем сквозила занятость и озабоченность, былое веселье исчезло.
– Прекрасно, – подумал Эндер. Он почувствовал острый приступ ревности – Джейн, без сомнения, раздарила всю легкость Майро, изучая и обучая его, как в свое время Эндера.
Но он легко справился с охватившим его чувством ревности. Он положил руку на плечо Олхейдо; в тот же момент мальчик стал ближе, и они вместе отправились к ожидающему их флаеру. Олхейдо отметил место на карте и заштриховал его. Он смеялся и шутил всю дорогу домой, и Эндер радовался вместе с ним. Мальчик не был Джейн. Но он был Олхейдо, и Эндер любил его, а Олхейдо нуждался в Эндере и любил его. Это была одна из первичных потребностей, закрепленная многими миллионами лет эволюции. Этот мальчик с металлическими глазами. Его яркий, но надломленный маленький брат Грего.
Проницательная Квора и в то же время по-детски наивная. Абсолютно уверенный в себе аскет Квим, независимая, как скала, Эла, всегда знающая, что сделать и как поступить. И Майро…
Майро. У меня нет определения для Майро. Я не могу найти слов утешения для него. Дело его жизни навсегда закрыто для него. Его тело, его надежды на будущее… А я ничего не могу сказать, не могу ничего сделать, ни даже подбодрить. У меня нет такой работы, с которой он мог бы справиться. Он живет с постоянной, незатихающей болью, его любимая превратилась в его сестру, его жизнь среди свиноподобных оказалась невозможной, и они нашли других людей, способных дружить с ними и обучать их.
– Майро хочет… – тихо начал Эндер.
– Майро хочет уехать из Луситании, – закончил фразу Олхейдо.
– Мм…
– Ведь вы дадите свой космический корабль, правда? – сказал Олхейдо.
– Я, помню, читал такую историю. А может быть, это было видео. О герое древней войны с баггерами, Мазере Рекхеме. Однажды он спас Землю от разрушения, но они знали, что он умрет задолго до нового сражения. Они послали его на корабле со скоростью относительности, послали его туда и обратно. Сотни лет прошли за это время на Земле, а для него прошло всего два года.
– Ты думаешь, Майро нуждается в подобной встряске?
– Готовится новое сражение. Уже принято решение. Майро – лишь маленькая частичка Луситании, но одна из лучших. Он не сошел с ума, он всегда сохранял благоразумие, вы ведь знаете. Даже в былые трудные времена, с отцом. То есть с Макрамом, простите. Я до сих пор называю его отцом.
