«Новости спрашиваете, Андрей? Какие новости? — И сам шутит, что их-то новости касаются поведения земной коры много миллионов лет назад. — Сами знаете, какое растяжимое понятие то, как обозначают жгучие новости морские геологи».
Он смеялся, верно, точно так же, как искренно и заразительно случалось это с ним в пору юности. Впрочем, высокий плотный Дирк и сейчас двигался с легкостью и быстротой юношеской, а чуть растрепанные волосы и сдвинутый набок галстук только подчеркивали его непринужденность.
— Но не кажется ли вам, Андрей, потому-то мы и защищены от суеты чуть-чуть больше, чем люди иных профессий? Разве нет? Вы правда считаете, карьеризм, меркантильность могут примешиваться и к деятельности серьезного геоморфолога, геофизика?
Он почти с детской настойчивостью, когда встречались, выспрашивал о психологии современного, ученого у друга, приоткрыв слегка рот, будто ловя и пробуя на вкус его ответы.
— Ну, я не мастак в вопросах психологии. Но разве и среди вашего брата не существует большого разнообразия пород? Разве нет, Дирк? Разве не ревность к вашим броскам вперед в области теоретической развела вас с любимым учителем? А он — отменная личность и сам крупнейший ученый. Ну, а что к тому еще приплюсовались кое-какие житейские обстоятельства, не суть важно.
Дирк кивнул, и прядь волос прикрыла его умный, острый глаз.
Андрей мог бы сказать с полным душевным правом, как много лет кряду, да, целых два десятка лет жил он с ощущением, что пусть и за горами, за долами, за всякими там границами и ограничениями он в духовной близости с добрым, надежным, в сродстве с ним пребывающим другом.
А теперь он вышел на кафедру в аудитории своего института, где собрались аспиранты, молодые его коллеги, и сдержанно, избегая всего личного, говорил о Дирке.
— Хорен принадлежал к одаренным натурам, способным замечать явления природы, остающиеся вне всякого внимания других. Обладал способностью выявлять глобальное значение фактов, которые, казалось бы, имеют лишь частный смысл. Особенно важны представления Хорена о неоднородности строения дна океанов.
Андрей повернулся спиной к аудитории, отступил немного в сторону и указкой провел по двум большим картам океанов.
— Ведь до Хорена мы имели дело с подобными физиографическими картами — о наглядности и удобстве их толковать незачем, — но лишь континентальными. Он же дал нам возможность, в сущности, стереоскопически увидеть дно Мирового океана.
Все, что выстроилось в обоснование собственной гипотезы, Андрей соединял с догадками, выводами, предположениями, еще в конце пятидесятых годов высказанными Хореном в разных работах, но на какое-то время преданными Дирком забвению во время их увлечения тектоникой плит.
— Хорен не считал себя вправе теоретизировать, не ведя собственными руками работы в океане. Он сам собирал материал в различных частях Мирового океана. Его представления о сложном структурном плане Мировой системы рифтов, о существовании в пределах океанических областей микроконтинентов, о роли погружения континентальных окраин в расширении пространства океанов наряду с расширением дна океанов в рифтовых зонах развиты были, продемонстрированы, и очень ярко, на примере Северной Атлантики, Норвежского и Гренландского морей, имеющих весьма неоднородное строение дна. Мы тоже работали в тех же зонах, и наши предположения не однажды перекрещивались с хореновскими. А он не делал секрета из тех выводов, которые сами напрашивались при анализе многократно подтвержденных наблюдений. — Андрей всматривался в лица. — Обмен мнениями, рабочими гипотезами, учет материалов, накопленных нами, Хореном и его коллегами, помогал всем нам продвигаться вперед. Тем более что в свое время и мы отдали заслуженную дань в какой-то мере освободительной, а затем доведенной до ненужного постулата теории тектоники плит.
Снова Шерохов внимательно вгляделся в аудиторию, в лица, обращенные к нему.
Все ли, кто слушал его, понимали правильно то, что он, Шерохов, хотел сказать им о процессе и направлении поисков Хорена, он и не знал, но хотелось ему сейчас, прямо с этой кафедры, говорить о неповторимом обаянии Дирка и как сперва издалека они кинулись друг к другу, двумя-тремя фразами сопровождая оттиски собственных работ: отсылали их Хорен — в Москву, Андрей — в Ламонт. Как заинтересовала его, Андрея, работа Хорена и его соавтора «Дно океана» и он перевел ее и написал к ней предисловие, и тогда-то пригласил Дирка в Москву. Самые долгие споры они вели, шагая рядом, по старым переулочкам Москвы — пречистенским, арбатским, разглядывая Кремль с противоположного берега Москвы-реки, кружа вокруг дома Пашкова, построенного Баженовым, Дирк шутил:
