Вначале Левин хотела допросить Амелию. Найти ее было нетрудно: та снимала клиентов на улице Прованс. Но, немного подумав, она решила действовать по порядку: прежде всего надо, чтобы ребята из бригады по борьбе с наркотиками или из отдела нравов побывали у Луи. Хозяина «Бора-Бора» и бывшего работодателя Армандо Мендозы следовало изолировать до того, как Амелия заберет свою жалобу и согласится описать напавшего на нее человека. Никого из сотрудников этих отделов Левин не знала, но не сомневалась, что Алекс Брюс все уладит. Может быть, попросить его вмешаться? Она подумала, что ему бы это понравилось. Раз он так хочет, чтобы она вскрыла нарыв. Даже при всей занятости делом Бокса он не откажется. «Надо иногда выбираться из скорлупы, Левин. Это и тебе, и мне будет на пользу». Было уже больше восьми часов вечера, но Алекс наверняка еще на работе. В противном случае она заедет на улицу Оберкампф. Она много раз задавалась вопросом, один он живет или нет. Вот и возможность удовлетворить свое любопытство.
Спускаясь в гараж за мотоциклом, на котором она собиралась доехать до набережной Орфевр, Левин вдруг вспомнила, что во всей этой суматохе, вызванной смертью стюардессы, она со вчерашнего утра не заглядывала в почтовый ящик. Там оказались два счета, письмо из страховой компании и ненадписанный конверт средней величины из крафт-бумаги. Она вскрыла его и увидела кассету стандартного формата, завернутую в пупырчатую пленку. Шестьдесят минут. Японская фирма. Левин положила конверт в карман куртки, надеясь, что оставила на нем не слишком много своих отпечатков, и поднялась в квартиру. Там она надела резиновые перчатки, вставила кассету в магнитофон и стала слушать:
— Танцуй! Танцуй! Танцуй!
— Я больше не могу, скотина!
— Танцуй! Танцуй! Танцуй!
— Да что тебе надо, в конце концов, а? Чего ты хочешь, говнюк поганый, жирный боров, импотент?
— Танцуй!
Пустота. Пустота в голове, на стенах, на кухонном столе. И почти физическое желание, чтобы рядом был Бертран. Или Алекс. Да, Алекс Брюс. И — в сумятице мыслей, закружившихся в голове, — инструктор по стрельбе. Магнитофон продолжал крутиться, но на пленке больше ничего не было. «Откуда во мне эта сила, —подумала Левин.—Эта сила».
Алекс Брюс и Виктор Шеффер вошли в квартиру на улице Клайперон с помощью слесаря. Он вскрыл дверь, взломав оба замка. Потом поставил новый и отдал ключи Брюсу. Майор и капитан обошли квартиру. Брюс заметил отключенный телефон, почувствовал легкий запах сигаретного дыма и мужского— или похожего на мужской— одеколона, не имевшего ничего общего с духами Левин. Он вспомнил, что она не курит, а стюард находится в Токио. Она что, принимала других мужчин в его отсутствие? Что она с ними делала? Чего ждала от них?
На Брюса квартира произвела впечатление служебной. Левин там существовала, но не жила. Это бросалось в глаза. В кухне висело несколько фотографий Брюса Ли в рамочках— чуть ли не единственный отпечаток личного вкуса. В спальне он нашел ее спортивное снаряжение, аккуратно расставленные гири и гантели. Кровать была заправлена тщательно, как в казарме.
— Слушай, ты знаешь, откуда она?
— Из комиссариата восьмого округа, — с улыбкой ответил Виктор Шеффер. — В остальном — тайна, покрытая мраком.
Брюс позвонил начальнику Левин, комиссару Дантренаву. Узнав о сложившейся ситуации, тот без обиняков рассказал все, что знал. Разговор получился долгим. Повесив трубку, Брюс сказал Шефферу:
— Она из управления по санитарному и социальному надзору. Так застилать кровати учат только там или в армии.
— Это кое-что объясняет, правда?
Майор сел на кровать. Капитан нагнулся, пощупал матрас и сказал:
— Если бы перины могли говорить! Они переполнены тайными сновидениями и глубоко запрятанными воспоминаниями.
Брюс повернулся к шкафу и спросил, указывая на дверцу:
— Там она держит свои штучки?
— Хочешь посмотреть?
— Нет.
Виктор Шеффер развернул карамельку, прочел шутку на обертке, сунул обертку в карман и выждал, пока начальник не прервал молчание.
