Вдруг она слышит, как он идет в глубину комнаты. Щелчок. Вспыхивает свет. Она видит совершенно голого отвратительного жирного борова с чулком на голове. А на шее у него странный прибор, меняющий звук его дыхания. Он ходит взад и вперед, иногда останавливается, чтобы посмотреть на нее. Она решается заговорить, спокойным голосом сообщает ему, что работает в полиции. Он не отвечает; это длится бесконечно. Она говорит, говорит. Потом она начинает умолять его, чтобы он дал ей пить. Он приносит ей бутылку воды и коробку соленого печенья, похожего на собачий корм. Она ест и пьет. Он приносит ей ночной горшок и уходит.
В течение долгих дней мужчина не произносит ни слова. Время от времени он кормит ее. Ненадолго освобождает ей ноги. Это происходит через разные промежутки времени, она не может понять, чего он добивается.
В какой-то день он впервые заговаривает с ней. Отвязав ее, он произносит: «Танцуй! Танцуй! Танцуй!» искажен. Прибор придает ему металлический тембр. Он забавно пришепетывает на «ц». Ей почти хочется рассмеяться, но в то же время ей страшно. Страшно, как никогда в жизни.
Другого она от него не услышит. «Танцуй! Танцуй! Танцуй!»
Кончается тем, что она подчиняется и начинает кружиться перед ним. Она ускоряет движения, чтобы справиться с холодом. Понемногу, день за днем, она начинает ждать мгновений, когда он освободит ее ноги и она сможет разогреть мышцы движением. Когда он заставляет ее танцевать, то меняет освещение, словно режиссер шоу.
Проходят часы искусственной ночи, сменяясь часами искусственного неонового дня. Она никогда не знает времени его прихода. Ее тюремщик умеет сбивать с толку. Она с самого начала поняла, что он поставил своей целью сломить ее сопротивление. Он похож на вьетконговца, на красного кхмера, на нациста. Он хочет уничтожить ее женское «я». Сделать из нее игрушку. Танцующую куклу. Ничего другого он не хочет. Это действительно жирный боров, который пытается овладеть ею после того, как она поест, но у него ничего получается, он только щупает ее жирными руками.
Однажды он в очередной раз освобождает ее и приказывает танцевать. Она подходит к закрытому окну. Она ставит на кон все, рискуя разбить себе голову о заделанное окно. Или выбить его и переломать себе руки и ноги, позвоночник, выпрыгнуть в пустоту и умереть, пролетев метров пятнадцать—двадцать вниз.
Окно с грохотом разбивается. Она чувствует, как летит в темноту, и начинает кричать. Приземлившись, она чувствует страшную боль. Ей кажется, что у нее сломаны лодыжки. Она встает. Бежит среди пустынных складов ноябрьской ночью, совершенно голая, в крови, утратившая ощущение времени, ее конечности сводит после пребывания в плену, продолжительности которого она даже не представляет.
— В Париж меня привез Бертран Делькур.
— Это кто?
— Стюард, с которым ты столкнулся на втором терминале. Он возвращался из аэропорта, один в машине. Сначала, увидев меня в свете фар, он прибавил газ, но потом остановился и дал задний ход. Он отвез меня в больницу. Потом он часто приходил меня проведать. Мы остались вместе.
— Почему?
— Ну, так получилось. Он был милым и красивым мальчиком.
— Не верю.
— Его восхитила моя сила. Или то, что он считает силой. А мне нужна была опора. Я не согласилась идти к психиатру.
— А сейчас?
— Что — сейчас?
— Какого черта ты с ним?
— Я жду, чтобы это кончилось. Чутье мне подсказывает, что еще не время.
— А озарение с магнитолой, это тоже твое чутье?
— Ты же согласился, что я хороший полицейский.
— В данный момент я рассматриваю тебя, прежде всего, как женщину, которая здорово нахлебалась и сумела выпутаться вопреки всякой логике.
— Ну и какая разница?
— Еще не знаю.
— Ну вот видишь, мы в чем-то похожи.
