— Как скоро после поступления жалобы вы прибыли на место?
— Минут через пять—десять, капитан, — ответил самый старший из охранников. — Мы патрулировали возле министерства, за бульваром Инвалидов, когда поступил приказ отправиться сюда.
— Вы кого-нибудь видели?
— Мужчину с собакой, на набережной. Он ничего не заметил.
— Как вам показалось, он охотно шел на контакт?
— Он был немного не в себе из-за шума. Там была вечеринка, прожектора, музыка орала на всю улицу.
Шеффер посмотрел на Брюса и понял по его мимике, что следовало бы вызвать владельца собаки в комиссариат для допроса.
— Почему этот тип выгуливал собаку в два часа ночи? — спросил Брюс.
— Он вернулся из ресторана, переел, мучился несварением.
— Видимо, как и ваш коллега, — сказал Шеффер, указывая на молодого прыщавого охранника, явно находившегося не в своей тарелке.
— Это его стошнило на ковер? — спросил Брюс.
— Да, майор, это я…
— Со вступлением в клуб, мой мальчик. Алекс Брюс жестом поманил Виктора Шеффера за собой в угол, где стояла стереоустановка. Показал ему на стойку с компакт-дисками:
— Диск Джоплин, принадлежавший Кастро, на месте. Я только что проверил.
— А, значит, тот, который Санчес нашел в проигрывателе, принес убийца.
— Именно.
Брюсу не требовалось размышлять вслух, чтобы Шеффер мог следить за его мыслями. Оба знали, что Вокс принес компакт-диск, чтобы наверняка найти его в нужный момент. И быстро.
— Все продумано, — сказал Шеффер.
— Как обычно, — добавил Брюс. Их разговор прервал Санчес:
— Алекс, судя по тому, что я увидел, вероятно, был двойной удар ногой в область солнечного сплетения.
— Акробатика…
— Я бы сказал, боевое искусство.
— Кун-фу?
— Да, без сомнения, — ответил Санчес— Ребятки, у вас есть основания прочесать все клубы боевых единоборств в Париже.
— Главное, у меня есть основания дернуть Саньяка, — сказал Брюс, глядя на отходившего эксперта.
Виктор Шеффер сочувственно пожал плечами и сказал, что пойдет посмотреть личные бумаги убитой. Брюс пообещал присоединиться через пару минут, вот только сигаретку выкурит. Поскольку Шеффер пытался бросить курить, Брюс подождал, пока он выйдет, и только после этого закурил. Он подумал о судебном психиатре Алене Саньяке. Ему должен понравиться этот прием кун-фу, особенно после того, как недавно он, не моргнув глазом, заявил, что «насилие часто оказывается единственным вектором, через который могут выражаться маловероятные отношения между двумя людьми». Единственный во Франции специалист по составлению психологических портретов преступников стал советником криминальной полиции по делу Вокса, после скандала, устроенного прокурором Клодом Верньо из-за шумихи в прессе. Журналисты, разумеется, проводили параллели с делом Ги Жоржа и писали о недостатках французской полицейской системы. В свое время якобы именно они позволили «восточнопарижскому убийце» проскользнуть через ячейки сети, несмотря на два положительных результата генетической экспертизы и многочисленные задержания.
Конечно, следователи по делу Ги Жоржа не работали по всем эпизодам сразу, и в то время не существовало централизованной картотеки генетических отпечатков. Это не исключало возможности вычислить убийцу еще в 1995 году, то есть за три года до его ареста и признания в убийствах семи молодых женщин. Начиная с пятой жертвы Вокса, прокурор республики дал ясно понять шефу криминальной полиции Матье Дельмону, что «речь идет о приведении в действие всех самых современных средств» во избежание недопустимого просачивания в прессу сведений о деле нового Ги Жоржа.
В коридорах, где за пятьдесят лет черный линолеум на полу сменили два раза, шли пересуды. Неужели надо ожидать вторжения психиатров в исторические помещения на набережной Орфевр, 36? До сих пор к ним обращались только за составлением психологического портрета уже задержанных преступников. Не ущемят ли они интересы полиции, приняв участие в расследовании? И не следует ли ожидать, что в один прекрасный день полицейские-психологи, вроде тех, которых готовит ФБР в Куантико, опутают своей паутиной весь мир?
Хотя возможные перемены и не пугали майора Брюса, от одной мысли о постоянном сотрудничестве с Аленом Саньяком ему делалось не по себе. Он не испытывал симпатии к судебному психиатру, обладавшему даром изъясняться на жаргоне, который доводил до белого каления людей, ежедневно сталкивавшихся со смертью.
