Когда наша дочь вышла замуж на первом курсе, поставив нас перед фактом, пришлось попросить жильцов, снимавших квартиру, освободить ее до оговоренного срока. Не отправлять же молодоженов в общежитие, даже если у Ленкиного мужа — отпрыска одной из древнейших ветвей индийских императоров, принца белой кости — была отдельная, полностью благоустроенная комната.
Я помню день нашего знакомства с неожиданно свалившимся на голову, как снег… Забавный каламбур, если учесть, что Радж черный, как африканец, — есть, оказывается, индусы светлокожие, а есть не очень… Так вот, вошла наша Ленка и объявила:
— Ма, па, я вышла замуж, — и втащила за руку высоченного темного парня.
Как и любого нормального советского человека, этот факт не должен был бы нас смутить. Как–никак, мы воспитывались в духе интернационализма… Но одно дело — идеология и теория, а другое — родная дочь…
Шок длился недолго. Мы вскоре забыли даже о том, что дочери нашей едва исполнилось восемнадцать и вся учеба у нее впереди…
Радж был воплощенное благоразумие и благородство манер. А русским владел едва ли не лучше некоторых, для кого этот язык является родным.
Сказать, что он был красив — значит не сказать ничего. Высокий, атлетически сложенный, с длинными, до лопаток, густыми сияющими волосами, белозубый и с глазами, словно срисованными с древних индийских миниатюр… На удивление, наша хиппующая дочь, не признающая иной одежды и иных манер, кроме джинсовых, выглядела вполне гармонично рядом с прекрасным сказочным принцем.
Мой муж тут же извлек все возможные и невозможные плюсы из этого брака — он всегда подчинял своим интересам любые обстоятельства.
И вот им остался год до защиты диссертаций по педагогике. А после они отправятся на родину Раджа, в Бомбей, на другой край материка, и будут там учить учителей Индии. Индии очень нужны учителя…
Изредка я принималась грустить по этому поводу — по поводу скорого расставания. Но Ленкино легкое к жизни отношение — не легкомысленное, а именно легкое, открытое — заражало и меня. Я училась принимать жизнь такой, какова она есть, и понимать, что такой я делаю ее сама, стало быть — смиряйся или меняй, только не ной. А наш последний разговор… Впрочем, вот тут–то он и завязался.
Хлопнула дверь. Я знала, что дочь со своим мужем вернулись из университета, пообедав где–нибудь в ведическом ресторане — они занимались пищей самостоятельно довольно редко. И что сегодня вечером они ужинают у нас по причине пятницы — традиция, заведенная и поддерживаемая на протяжении вот уже семи лет главой нашего семейства.
Мне понадобилась энциклопедия, и я пошла в кабинет мужа. На пороге я замерла от непонятных звуков: с интервалом в несколько секунд кто–то сдавленно вскрикивал.
Когда я сообразила, наконец, что звуки раздаются из–за стены, где расположена спальня наших детей, я страшно смутилась. Разумеется, я знала, что вот уж семь лет наша дочь… занимается… со своим законным мужем тем же, чем и все взрослые граждане… Но я никогда так вплотную не сталкивалась с этой стороной ее супружества и тем более над этим не задумывалась.
Я вообще на эту тему предпочитала не думать, даже в отношении себя. Во мне — не знаю уж откуда — гнездились пуританские комплексы, которые, впрочем, не очень меня беспокоили и вполне устраивали моего мужа.
Неимоверно расширившееся за последние полтора десятка лет информационное пространство сделало доступным то, о чем многие — в том числе и я — раньше и не подозревали. Но меня по–прежнему смущали слишком откровенные сцены в фильмах, и я по–прежнему считала, что в реальной жизни так не бывает.
И вот… Моя дочь столь бурно предается тому, чем я предпочитала заниматься не концентрируясь на этом действе, мимоходом, только в ответ на желание мужа и, уж конечно, не выказывая эмоций… Впрочем, никаких эмоций и не было.
Я застыла в дверях, хотя понимала, что нужно немедленно уйти…
Раздавшийся внезапно мужской вопль отрезвил меня.
Забыв, зачем шла, я вернулась в свою комнату и села в кресло. В ушах стояли стоны дочери и рев ее благородных кровей супруга.
Я пыталась представить себе их лица… точнее, сопоставить слышанное с образом Раджа и Ленки. У меня ничего не получалось: перед глазами вставала какая–то невразумительная картина, не имеющая ничего общего с нежным обликом одного и другой…
