И Крамли, и Фриц все просекли.
– А юноша-то, не будь дурак, знает, где Медея, – сказал Крамли.
Знаю, да, конечно, знаю! Сам же и спугнул ее своими идиотскими воплями!
Фриц направил монокуляр на слив водостока.
– Это оттуда ты явился? – спросил он.
– Вот именно – явился не запылился… – фыркнул Крамли.
– Ну да, не я был за рулем… – виновато сказал я.
– Какого черта было вообще лезть в эту сточную канаву? Что толку с того, что ты нашел там свою Раттиган? Ты же снова ее потерял.
Да, потерял! Как это ни прискорбно!
– А может быть… – задумчиво протянул Фриц. – Заметь, я сказал – может быть… ты просто не туда пошел?
– Что значит – не туда?
– Здесь, в этом чокнутом Голливуде, – продолжал Фриц, – можно ожидать чего угодно. Почему ты так уверен, что путь в водостоке только один? Эти туннели вполне могут разветвляться на несколько направлений.
– На юг, на север, на запад и… – на этом слове я невольно запнулся, – и на восток.
– На восток! – гаркнул Фриц. – Ja, на восток!
В ту же секунду каждый из нас мысленно совершил бросок через холмы и спустился вниз, прямо к Глендейлу. Никто и никогда не бывает в Глендейле. Там можно оказаться только в одном случае.
Если ты умер.
Фриц Вонг подкрутил свой огнедышащий монокуляр, и на губах у него появилась самая порочная из всех улыбок, которые бывают в природе.
– Клянусь своей печенью! – сказал он, взяв в объектив весь восточный фронт. – Это будет грандиозный финал. Сценарий не понадобится. Хотите знать, где она прячется? На востоке! Ушла под землю!
– Куда-куда ушла? – спросил Крамли.
– Это же Раттиган… Хитрая лиса, хищная кошка… Она уходит под землю, прячется в норе, сбегает от позора. Она смертельно устала от всех своих жизней. Единственное ее желание – завернуть их всех в ковер Клеопатры[412]– и поместить в банк Вечности. С глаз долой. В темноту. А под землей места много… – Он выдержал паузу, наслаждаясь нашим ожиданием. – Особенно на Форест-Лаун.
– Господи, Фриц, это же кладбище!
– Кто тут режиссер, в конце концов? – сказал Фриц. – Ты просто не туда свернул – к свежему воздуху, к морю, к жизни… А Раттиган – пошла на восток, на зов Смерти. Смерть позвала ее – от имени их всех. И она ответила им – уже от имени самой себя.
– Складно звонишь, – сказал Крамли.
– Ты уволен, – парировал Фриц.
– А я и не нанимался. Что дальше?
– Пойдем и докажем, что я прав!
– То есть, по-твоему, Раттиган спустилась в дождевую канализацию и пешком отправилась на восток – или поехала, или ее подвезли?
– Вот именно! – сказал Фриц. – Так и буду снимать. Это же готовый фильм. Пальчики оближешь…
– Но зачем ей идти именно на Форест-Лаун? – попытался возразить я, смутно подозревая, что не кто иной, как я сам, ее туда и отправил.
– Чтобы умереть! – с торжествующим видом объявил Фриц. – Кто читал повесть Людвига Бемельманса[413] – о старике, который, когда умер, поставил себе на голову зажженную свечу, обвешался венками и, будучи единственным участником похоронной процессии, прошествовал в могилу? Констанция сделала примерно то же самое. Отправилась в последний путь – и теперь уже в последний раз… Ну так что, я завожу мотор? Кто-нибудь еще едет? Поверху поедем – или под землей?
Я посмотрел на Крамли, он – на меня, а потом мы оба – на слепого Генри. Он уловил наши взгляды – и коротко кивнул.
За это время Фриц успел уйти – не забыв прихватить водку.
– Идите первыми, – сказал Генри. – Только материтесь почаще и погромче, чтобы я вас не потерял.
Мы двинулись к драндулету – сначала я и Крамли, потом – Генри.
Фриц уже сел в свою машину. Прямо перед нашим носом он хлопнул дверцей и посигналил.
– Давай-давай, колбасник хренов! – крикнул Крамли.
– Эй! Где тут ближайшее шоссе для смертников? – Автомобиль Фрица взревел и подпрыгнул на месте.
Мы стояли на распутье, поглядывая то внутрь туннеля, то на дорогу.
– Ну что, куда едем, красавчик? – спросил Крамли. – В Дантов Ад или на трассу 66?
– Дай подумать… – сказал я.
– Можешь не трудиться! – выкрикнул Крамли.
Мы поискали глазами машину Фрица – ее нигде не было.
И только повернув головы направо, мы увидели, как в глубине туннеля прощально тают два красных огонька.
