– Не-а, – сказал Рой, – вы не подходите.
– Для чего? Продолжай! Давай! Это что, расследование?
Смех тихой пулеметной очередью начал вырываться из его груди и наконец слетел с тонких губ.
– Но почему в «Браун-дерби»? Здесь бывают совсем не те страшилища, что вы ищете. Скорее персонажи ночных кошмаров. А я сам, обезьяньей лапой сляпанный из лоскутов? Кого я могу напугать?
– Не волнуйтесь, – ответил Рой. – Страх приходит потом, когда в три часа ночи я вспоминаю о вас.
Это подействовало. Грок разразился небывалым хохотом и жестом пригласил нас сесть в его кабинке.
– Раз уж этой ночью вам все равно не спать, выпьем!
Мы с Роем нервно окинули взглядом ресторан.
Нет чудовища.
Когда шампанское было разлито по бокалам, Грок поднял за нас тост:
– Пусть вам никогда не придется завивать ресницы мертвецу, чистить ему зубы, вощить бороду и подкрашивать сифилитичные губы.
Грок поднялся и посмотрел на дверь, куда убежали его женщины.
– Вы видели их лица? – Грок улыбнулся им вслед. – Это мои! А знаете, отчего эти девчонки так безумно в меня влюблены и никогда меня не покинут? Я – верховный лама долины Голубой Луны[195]. Стоит им уйти, дверь – моя дверь – захлопнется и их лица увянут. Кроме того, я предупредил их, что прикрепил тонкие ниточки под их глазами и подбородками. Стоит им слишком далеко, слишком быстро удрать к другому концу ниточки – их истинный облик раскроется. И вместо тридцати им будет сорок два!
– Фафнир, – проворчал Рой.
Его пальцы сжали край стола, как будто он вот-вот вскочит с места.
– Кто?
– Один приятель, – пояснил я. – Мы должны были встретиться с ним сегодня.
– Сегодня уже прошло, – сказал Грок. – Но вы оставайтесь. Допейте шампанское. Закажите еще, я оплачу. Может, хотите салат, пока кухня не закрылась?
– Я не голоден, – буркнул Рой, в глазах которого читалось то же бесконечное разочарование, как на спектакле «Зигфрид» в «Шрайн».
– Хотим! – ответил я.
– Два салата, – сказал Грок официанту. – С голубым сыром?
Рой закрыл глаза.
– Да! – сказал я.
Грок повернулся к официанту и сунул ему в руку неоправданно щедрые чаевые.
– Побалуйте моих друзей, – сказал он, ухмыльнувшись. Затем, бросив взгляд на дверь, куда его женщины рысцой умчались на своих миниатюрных копытцах, он покачал головой. – Мне пора. На улице дождь. И вся эта вода льет на лица моих пташек. Они же растают! Прощайте. Арриведерчи!
И ушел. Входная дверь с тихим шорохом закрылась за ним.
– Сматываемся. Я чувствую себя дураком! – сказал Рой.
Пошевелившись, он расплескал свое шампанское, чертыхнулся и принялся вытирать. Я налил ему еще и смотрел, как он медленно и спокойно допивает свой бокал.
Через пять минут в дальнем углу ресторана появилось оно.
Метрдотель разворачивал вокруг самого дальнего столика ширму. Она выскользнула и с резким шуршанием наполовину сложилась обратно. Метрдотель что-то пробурчал себе под нос. А затем в дверях кухни, где, как я понял, уже несколько секунд назад появились мужчина и женщина, произошло некое движение. И вот, когда метрдотель поправил свернувшийся экран, они вышли на свет и, глядя лишь вперед, на эту ширму, поспешно направились к столу.
– Боже мой! – сипло прошептал я. – Рой?
Рой взглянул туда же.
– Фафнир! – шепнул я.
– Не может быть! – Рой замер и пристально вгляделся в прошмыгнувшую парочку. – Точно.
Но тот, кто торопливо прошел от кухни к столу, за руку таща за собой свою даму, был не Фафнир, не мифологический дракон, не жуткий змей.
Это был тот, кого мы искали столько долгих недель и трудных дней. Тот, кого я мог бы создать при помощи пера или машинки, чувствуя, как холодок ужаса ползет вверх по руке и леденит затылок.
Это был тот, кого Рой тщетно пытался сотворить каждый раз, когда запускал свои длинные пальцы в глину. Кровавый пузырь, раздувшийся на поверхности грязной первобытной жижи и обретший форму лица.
И это лицо вобрало в себя все изуродованные, рубцеватые, замогильные лица раненых, расстрелянных и похороненных людей за все десять тысяч лет, что существуют войны.
Это был Квазимодо в старости, истерзанный ниспосланными ему божьими карами в виде раковых опухолей и нескончаемыми страданиями от проказы.
