Гоголь в русской критике - страница 241
Господин А. Ващенко-Захарченко так восхищен своею остроумною выдумкою, что на обороте заглавного листа, под цензорским разрешением печатать книгу, приложил свою подпись, обведенную кольцом в виде печати. Он не ошибся: действительно, интересно видеть почерк, интересно было бы видеть и лицо человека, отважившегося на такой подлог.
Книга написана с остроумием и смыслом сочинений г. Анаевекого;>* разница только в том, что г. Анаевский не ошибается в употреблении предлогов и буквы ы, а г. Ващенко-Захарченко пишет «из моих рассказов» вместо: «по моим рассказам», «бариня», «баришня»; «рижий», «порижеть».
Смысла в книге нет ни малейшего: но если вы хотите знать, о чем в ней говорится без смысла, то знайте, что остроумный г. Ващенко-Захарченко рассказывает, как Чичиков, освободившись из острога, куда его посадили неизвестно зачем и по какому делу, едет навестить родственников генерала Бетрищева, продает свои мертвые души на вывод какому-то скупцу Медяникову, получает за них 60 000 р. серебром, женится на богатой помещице и умирает, поглупев от старости. На каждой странице есть несколько фраз, безграмотным и бессмысленным образом вытащенных из «Мертвых душ» и прикрашенных остроумием самого г. Ващенко-Захарченко. Так, например, беспрестанно упоминается о фраке цвета наваринского дыма с пламенем, на каждой странице Чичиков говорит, что он ездит по России, навещая родственников генерала Бетрищева и отыскивая климат, удобный в гемороидальном отношении; кроме того, автор от себя придумывает разные вариации на фразу, что Чичиков кланяется с ловкостью военного человека, — «Чичиков поклонился с ловкостью танцмейстера», «Чичиков поклонился с ловкостью гусара» и т. д., — в этих фразах и состоит остроумие г. Ващенко-Захарченко. Для образца таланта и смысла его мы берем наудачу следующий отрывок, исправляя грамматические ошибки, — которые, очевидно, принадлежат не корректору, а самому г. Ващенко-Захарченко:
Чичиков приказал везть себя к Распузину.
Распузин был не богат, но тороват и умел копейку на ребро ставить. Выписывал он все русские журналы и не только читал их с удовольствием, но ссужал даже ими тех, которые брали книги и газеты для тона, а не имели охоты заняться новостями политики и литературы, быв погружены в животный сон и разговоры о хозяйстве и скотном дворе. (Что за бессмыслица? зачем же они брали книги, если не имели охоты читать их?) Соседи Распузина были два брата, богатые люди, вдовцы, толстяки, скупцы, без всякого образования и желаний. У них было одно в голове: как бы побольше уничтожить свою и покупную в овощной лавке провизию. Кулебяки и буженина были у них настольными яствами. Объемистые и эластические их желудки были постоянно полны в противоположность голове, вечно пустой.
— Не люблю этих животных, ненавижу их: не умеют детей воспитать. Это скоты и невежды. — Так говорил Распузин гостю, сидевшему против него и перелистывавшему иллюстрированное издание.
— Ну, ты не знал их жен. Умора просто, да и конец. Одна из супруг ходила вечно в перчатках, ее называли m-me Чесотье, — сказал, положа книгу, приятель Распузина: — а другая была зла, как пантера, и, к счастию всего деревенского народонаселения, все свое время свободное употребляла она на драку с мужем. Прислугу оставляла в покое, а все этого барина беспокоила. Вечно у него были подбиты глаза, исцарапаны рожа и руки.
— Я не могу их двух равнодушно видеть. Не мое дело, конечно, но я не утерпел и в разговоре, подошедшем кстати, сказал, что пора уже нам стряхнуть с себя невежество, а если мы в нем загрубели, окаменели, то станем воспитывать детей наших так, чтобы они сделались полезными гражданами государству и человечеству. Поняли ли они? Я думаю, что нет.
