Формирование батальона затянулось до позднего вечера. Командир дивизии нервничал и подгонял нас. Полковника Чернова в свою очередь торопило вышестоящее начальство.
Наконец колонна танков и машин выстроилась на опушке леса.
— Родина в смертельной опасности. Вы первые из нашей дивизии вступаете в бой, — напутствовал нас полковник Чернов. — Желаю вашему комсомольскому батальону больших успехов!
Громкое «ура!» прокатилось по лесу.
По-отцовски ласково попрощался со мной В. А. Григорьев. Василия Андреевича я знал больше трех лет. На востоке он командовал батальоном, мы вместе воевали на Хасане. Грудь его украшали два ордена Красного Знамени, что в то время встречалось не часто. Будучи в академии старостой группы, он не давал нам спуску. За малейшую провинность крепко взыскивал, но был справедлив, причем все эти качества сочетались в нем с большой человеческой добротой.
Ночную тишину леса нарушила громкая команда «По машинам! Заводи!». Железный звон люков и гул моторов разнеслись по округе. Дым закрыл звездное небо.
«Вперед!» Батальон вытянулся и выполз из леса. Ныряя по ямам и кочкам, танки вышли на грейдерный тракт Ржев — Белый. Шли медленно, с выключенными фарами. Изредка впереди маячили красные огоньки стоп-сигналов.
По обеим сторонам дороги стеной стоял лес.
Сидя в легковой машине, я подводил итоги дня. На плечи мои тяжелым грузом легла ответственность за судьбу подчиненных и вверенную батальону технику. Сидевший рядом комиссар батальона А. П. Ткачев то ли уловил мое настроение, то ли и сам думал о том же.
— Не унывайте, комбат, — тепло произнес он. — Будем поровну делить радость побед и горечь неудач.
Я немного оживился, попросил его рассказать о себе. Биография комиссара была похожа на биографию сотен тысяч юношей комсомольского племени первых пятилеток. Он работал у кулака в своей деревне на Рязанщине. Восемнадцатилетним пареньком подался в Москву, на стройку. По зову партии опять возвратился в деревню. Стал активным организатором колхоза. Потом армия и служба в железнодорожных войсках. В последние годы был машинистом на железной дороге.
— Как же вы попали на фронт? — допытывался я. — Железнодорожникам ведь положена броня?
— Верно. Положена, — подтвердил Ткачев. Потому и нелегко дался мне уход в армию. Грозили даже партийным взысканием. А я все же не испугался. — Глаза комиссара сощурились в улыбке. — Выручил секретарь райкома партии. Уговорил я его.
Ткачев ловко свернул трубкой кусочек газеты, всыпал горсть табаку и закурил козью ножку.
— Ну а вы как шагали по жизни? — напрямик спросил он.
Но мне не удалось рассказать о себе. Заместитель по технической части воентехник 1 ранга Дмитриев догнал нас на своем неуклюжем пикапчике и сообщил неприятные новости: у двух танков слетели гусеницы, и вообще наши старушки Т-26 и БТ-5 отстали от тридцатьчетверок.
— Что прикажете делать? — обратился ко мне Дмитриев.
— Остановиться и подтянуться.
Замолкли моторы, перестали лязгать гусеницы, легкий ветерок обдувал жалюзи двигателей. Экипажи вылезли из танков и жадно глотали остывший ночной воздух.
С фонариками в руках ко мне пробирались командиры рот и взводов.
Уточнили маршрут дальнейшего движения.
Кто-то крикнул; «Самолеты противника!»
Высоко над нами прошла в сторону Москвы стая фашистских бомбардировщиков.
Скоро опять раздалась команда «Вперед», и наш батальон продолжил движение. Не прошло и двух часов, как врассыпную, поодиночке, на запад пронеслись отдельные немецкие самолеты.
— Видимо, дали им духу: как зайцы, разбежались в разные стороны, заметил начальник штаба.
Из-за поворота прямо на нас выскочил маленький броневичок.
Офицер связи Левочкин — такой же подвижный, как и его машина, доставил срочный приказ: «К 7.00 быть в лесу юго-западнее города Белый. Коваленко».
— Это кто же подписал?
— Командир дивизии, ваш будущий хозяин, — быстро откликнулся Левочкин и тут же указал на карте обведенный красным карандашом кусок леса: — Здесь вам надо сосредоточиться к утру.
В ночное время нам не удалось выйти в эти леса. Начало светать. Колонна растянулась. По-прежнему отставали Т-26.
