- Сеньор Оливарес, - сказал он внятно, стараясь точно подбирать испанские слова. - По последнему распоряжению капитана Кихоса, которое он сообщил нам, мне и Винценто, вы поведете «Аркебузу» в Порт-Ройял. Кроме вас, это некому сделать. На «Санте» за капитана остается сеньор Винценто, он пока не освоился со своим назначением, и это помешало ему все как следует объяснить.
- А вы? - повысил голос Оливарес. - Кто вы такой, чтобы говорить от имени капитана Кихоса?
- К сожалению, капитан Кихос, по причине болезни, не смог записать свое последнее распоряжение в судовой журнал, он успел только высказать его в моем присутствии.
- Почему я должен вам верить?
- А я и не прошу вас верить. И я, и сеньор Винценто просим вас выполнить последнюю волю капитана и вернуться на «Аркебузу».
Ястребиные глаза сеньора Оливареса чуть прищурились.
Некоторое время он пристально разглядывал Клима и Винценто, соображая, как поступить. В дерзости отказать ему было нельзя, согласиться на трусливое отступление он не захотел. Тонкие губы его сжались в жесткую черточку, он сделал два быстрых шага назад, положил руку на пистолет… и тут почувствовал, как в его спину между лопаток уперлось что-то твердое и острое.
Оливарес послушно убрал руку с пистолета. Он даже не стал оборачиваться, догадался и так. Конечно, это была Ника. Заметив, что переговоры у мужчин готовы зайти в тупик и становятся явно опасными, она вышла из каюты и приняла в них участие.
- Сеньор Оливарес, - продолжал Клим самым благодушным тоном, как будто ничего и не произошло, - капитан очень сожалел, что не мог с вами проститься. Он просил передать вам его благословение… и это еще не все. Одну минуту…
Он зашел в каюту капитана и вернулся с сундучком.
- Здесь - тысяча песо. Капитан передает их вам и вашей команде как долю приза за «Аркебузу».
Клим придумал все это в последний момент, и в его словах, пожалуй, было маловато логики и много импровизации, поэтому Винценто удивленно уставился на сундучок. Даже сеньор Оливарес несколько растерялся и уже не знал, как себя сейчас вести. Но и деньги - как верно решил Клим - часто действуют вне логики, а тысяча песо, это - тысяча песо! После минутного замешательства сеньор Оливарес сдержанно кивнул.
Сундучок спустили в лодку. Резким движением Оливарес оттолкнулся от борта, но, прежде чем сесть, некоторое время пристально разглядывал снизу лицо Клима, пытаясь догадаться о причинах столь странного, по его мнению, поведения этого неожиданно появившегося самозванца.
Ника забеспокоилась, толкнула Клима в бок.
- Отошел бы от борта. Как бы он не пальнул. Обид этот сын гранда не прощает, как я догадываюсь.
- Не прощает, - согласился Клим. - Но сейчас он задумал другое.
- Что еще?
- А вот мы увидим.
Так и не сказав на прощание ни слова, Оливарес сел на скамейку. Шлюпка ходко пошла к «Аркебузе».
- Сеньор Винценто, - сказал Клим. - У нас в порядке носовые пушки?
- Конечно, а как иначе, и пороха, и ядер хватит на целое сражение. А зачем вам?
- Пока еще не знаю. Спросил так, на всякий случай.
- Но вот канониров у меня нет. Все перешли на «Аркебузу».
- Ничего. Канонира, если нужно, я найду.
И Клим направился в кладовую к Дубку. Ника перехватила его на ходу.
- Скажи, пожалуйста, что за инсценировку ты устроил с сундучком капитана Кихоса? Или он тебе что-то такое говорил, и ты мне не успел перевести?
- Конечно, не говорил, - ухмыльнулся Клим.
- Тогда зачем?
- А ты не догадываешься?
Ника молча какое-то время разглядывала Клима.
- Ясненько! - наконец сказала она. - Для гарантии. «Аркебуза» должна приплыть в Порт-Ройял, этот сундучок отыщут там археологи триста лет спустя. А часы прибудут вместе с нами. Что ж, вряд ли ты сам мог до такого хитрого хода додуматься. Не иначе предки подсказали. Что ни говори, а церковь, как известно, интригами и хитростью бедна не была.
- Да, по этой части мои предки соображали.
- А для чего тебе канонир?
- Пока не скажу. Если все верно, что я про Оливареса подумал, то скоро сама увидишь.
Дубок браво и с готовностью вскочил Климу навстречу. Поднялись и его товарищи, понимая, что обязаны свободой этому странному русскому. Только Оливайо остался сидеть в своем углу, непримиримо и зло посверкивая на них черными, горящими ненавистью глазами.
