Она и представления не имела, что Фанни работает в бюро «тастоматов», и тут, после окончания учения, ей предлагают перейти в типографию. На моторном заводе, где Норма получила специальность, не оказалось свободного места для машинистки. И она сменила место работы. Отныне каждый рабочий день начинался с просмотра рукописей. Они лежали стопкой, одна на другой. «Искорка», «Эхо», «Импульс», рукописи из этих и доброй дюжины других заводских многотиражек, которые они перепечатывали утром, а после обеда приходили рукописи вечерних газет. Машинки жужжали. Она печатала. «Искорка», вид шрифта, размер шрифта, ширина шрифта… «Поздравления товарищу Ноше»… или «Общезаводское собрание: полный успех».
За «тастоматом», позади нее, сидела Фанни. Фанни, которая подобно Норме набирала на «тастомате» «Искорку», «Эхо», «Импульс», каждый день по восемь часов пятнадцать минут писала поздравления товарищам Ноше, Шпиралла, Леману или «Общезаводское собрание: полный успех». Иногда — доклады, заставлявшие ее пальцы неотрывно бегать по клавиатуре несколько часов, все они были похожи один на другой. Иногда — протесты, иногда — курьезные сообщения. После работы Фанни поджидал Герд, ее жизнь была ограничена кругом домашних забот. Она не знала, что однажды холодным дождливым днем Норма стояла в каких-то двух-трех шагах от нее у проходной типографии. Лицо Фанни, усталое и бледное, вдруг ожило: она увидела торопившегося ей навстречу Герда. Джинсы на нем были точно такие, как в детстве. Он нежно провел рукой по волосам Фанни, успевшим намокнуть на дожде, и склонился над ней, как бы защищая от немилосердно хлещущего дождя. Так они и пошли, о чем-то оживленно переговариваясь на ходу.
Вспоминая потом Герда и Фанни, Норма всякий раз видела перед собой эту картину, только эту одну, и в один прекрасный день она написала на чистом листе бумаги не «поздравляем товарища такого-то», а заявление об уходе.
Норма не скучала по Фанни и Герду и не сомневалась, что и они по ней не скучают. Если они сталкивались на улице, Норма говорила:
— Добрый день!
А они говорили:
— Зашла бы ты к нам, что ли!
Но она к ним больше не заходила.
По Уве Норма тоже не скучала. Но если он звонил по телефону — со всеми смертными и бессмертными Уве общался исключительно по телефону, таков его вариант экономии времени в личной жизни, — можно было подумать, что расстались они вчера. Говорили, говорили без конца. Только о нем, об Уве. О его планах. А планы у него всегда были большие: учеба в институте, научно-исследовательская работа, внедрение ее результатов в практику. Он всегда знал, что на сегодняшний день модно, что в этом сезоне носят и какую книгу обязательно стоит прочесть.
— Я тебе говорю, это был бы бестселлер, если бы нарочно не занизили тираж. Причем намеренно! Потому что автор коснулся некоторых тем, о которых раньше не писали…
Звонил он всегда неожиданно. Иногда, делясь своими планами, интересовался вдруг, как дела у Фанни и Герда. Она не могла ответить ничего определенного, потому что ничего точно не знала, и всякий раз отвечала, что живется им хорошо, что это семья, довольная собой и всем на свете.
— Да? Вот и чудесно! — обычно восклицал Уве. — Кстати, я уже рассказывал тебе, что у нас все девушки ходят в таких длинных платьях, с прорезями? Шикарно, честное слово! Ты себе обязательно купи!
Зачастую платья, которые он считал шикарными, она уже успела купить: юбки, открывавшие при быстрых танцах ногу до бедра, или другие, длинные, по самую щиколотку. Худое лицо, глядевшее на нее из зеркала, оживляли только глаза, живые, насмешливые. Она привыкла к тому, что на нее оглядываются молодые люди, напоминавшие ей Герда и Уве. И женатые мужчины тоже.
Свою квартиру, большую и пустую, в Лойхтенгрунде она обменяла на однокомнатную в центре. Через полгода после переезда у нее на новой квартире появился Герд: хотел сообщить сестре о рождении дочери, но в Лойхтенгрунде ее не нашел, она ему об обмене сообщить не удосужилась.
Их беседу Норма мысленно назвала «не больно-то освежающей». Тем не менее дала согласие навестить их в один из ближайших воскресных дней. Слово свое она сдержала. Внимательно ко всему присмотрелась: Фанни, в ее по-летнему пестром халате, на который малышка, захлебнувшись, отрыгнула молоко, Герд, с его радостью и гордостью за жену и детей, — это замкнутый семейный круг. И, несмотря на радушие и дружелюбие, с которым ее приняли, Норма ощутила, что по принятым в этом кругу законам она здесь — инородное тело.
