— Где он?
Она озабоченно покачала головой:
— Не знаю.
Тут Юрий начал поддразнивать Зинаиду, и ей пришлось рассказать всем, как Юрий со Штроблом собирали грибы. Они вышли отличным солнечным утром, в самую рань. Вольфганг божился, что найдет уйму грибов. Они прочесали весь лес вокруг территории строительства. Лес замечательный, грибов в нем полным-полно. Не было и девяти утра, как Юрий набрал большую корзину. «Вот придет Вольфганг, подбавит своих, и мы сварим супу на полстройки». Прошло полчаса, час — появляется Вольфганг. Весь вспотевший, исцарапанный ветками. Ругается почем зря. А в сумке — три гриба.
«Куда ты дел свои грибы?» — спрашивает Юрий. А Вольфганг в ответ: «В этой стороне никаких грибов нет!» Грибы свои они все-таки сложили, хватило и на суп, и поджарили. Но Юрий по сей день подозревает, что Вольфганг подарил кому-то свои грибы, — может быть, красивой девушке.
— Там, правда, никаких грибов нет, — в шутку запротестовал Штробл.
— Есть-то они есть, — вмешался Зиммлер, он один оставался серьезным, — просто случается, что у человека нет нюха на грибы.
«Грибы, — подумалось Шютцу. — Я ведь тоже помню откуда-то одну историю про грибы, которую при мне рассказали. Набрали полный котелок грибов в лесу под Черниговом. А потом «Иван» бросил гранату прямо туда, где в кастрюле над костром упревали грибы, прямо туда. А потом началась немыслимая заваруха… Я тогда был еще маленький, — вспоминал Шютц, — было мне лет пять-шесть. Мы сидели на зеленой поляне у самой кромки футбольного поля, я рядом с отцом, и наблюдали, как Герман Байер в бело-зеленой футболке гоняет мяч по полю. Один раз коричневый кожаный мяч подкатился совсем близко к нам, но Герман Байер подхватил его, высоко поднял над головой и выбросил в поле, а рядом с нами кто-то кричал: «Забей им, Герман, забей!» По-моему, историю с грибами рассказал один из тех крикунов. Сегодня мне его лица не вспомнить, но хотел бы я знать, как он выглядел, рассказывая историю о грибах, о том, как «Иван» бросил гранату, а потом началась немыслимая заваруха…»
А Зиммлер продолжал громко разглагольствовать о том, что если на грибы нет нюха, можно искать до скончания века, можно даже наступать на них и все равно не заметить. Вот, скажем, плотник Вернер из его деревни…
— Ого-го! — обрадованно воскликнул Эрлих. — Плотник Вернер, твой земляк! Помнишь, как мы собрались по ежевику? С нами пошел еще этот блондин из второго цикла. Значит, так, Зиммлер, я и тот, из второго цикла пошли…
Шютц подумал о том, что из второго цикла он вообще никого не знает. Но с сегодняшнего дня важно, чтобы они добивались своего вместе. Но чего? И как? Спроси его кто-нибудь об этом, вряд ли он сумел бы ответить. Разве что в самых общих чертах. А ведь он сам всегда был противником неопределенности. «В ближайшие дни, — думал Шютц, — придется переделать сотни дел, о которых я до сегодняшнего дня и представления не имел; где-то далеко от меня сидит сейчас Фанни, печатает на своем «тастомате» и не знает, какие трудности ожидают в будущем ее и меня».
Через стол к нему перегнулся Юрий. Зинаиде пришлось переводить Шютцу.
— Он хочет рассказать тебе одну историю, — начала Зинаида, подняв брови. — У Юрия была тетка, в молодые годы болтушка, каких мало. Однажды собралась большая компания, все говорили, перебивая друг друга, шум стоял страшный, а она сидела, не произнося ни звука. Слушала всех, а сама и словечка не промолвила.
Зинаида выслушала окончание рассказа Юрия, с трудом удерживаясь от смеха, кивнула и продолжила:
— Обычно она болтала без умолку, и молчаливость нанесла ей страшный удар, которого она не выдержала. Слишком большая буря поднялась в груди. А грудь у нее была большая, говорит Юрий. Три недели спустя она умерла. Юрий спрашивает, нет ли у тебя тоже бури в груди?
Шютц не выдержал, рассмеялся:
— Скажи Юрию, что бури нет, просто ветерок поднялся. Но вы меня предупредили: я его выпущу на волю.
— Вот и хорошо, — удовлетворенно кивнул Юрий.
Поднялся сидевший напротив за круглым столом Штробл, постучал вилкой по бокалу. Володя, раскатисто хохотавший над какой-то шуткой Вернфрида, понизив голос, призвал всех к тишине.
