– Это политическое решение. А политические решения особенно сложны, – заговорил он, – потому что верных вариантов ответа может и не быть. Поставь себя на мое место. Представь себе картину в целом. Думай не только о здесь и сейчас, но обо всем пространстве, на которое могло бы распространиться человечество. И на все времена. Какой образ действий ты сочтешь мудрым?
– Я не знаю, – сказала Тереза, сама услышав, как жалобно звучит ее голос.
Отец кивнул.
– Это честно. Давай сузим окно возможностей. Согласно теории игр, если корабль пропадает при переходе, мы наказываем оппонента. Это основа избранной мною стратегии. Итак, в свете случившегося держаться этой стратегии или остановиться?
– Остановиться, – мгновенно ответила Тереза. Она заметила разочарование во взгляде отца, но не понимала его. Ведь это же очевидно.
Отец глубоко вздохнул и побарабанил пальцами по губам, прежде чем заговорить.
– Позволь привести пример. Один случай из твоего детства, – сказал он. – Еще при твоей матери, то есть совсем рано. Ты едва научилась говорить. У тебя была любимая игрушка. Вырезанная из дерева лошадка.
– Не помню такой.
– Ничего. Однажды тебя надо было уложить спать. Ты очень устала и раскапризничалась. Мать хотела накормить тебя, как всегда перед сном, но ты жевала лошадку. Рот был занят. Тогда мать отобрала у тебя лошадку, и ты закатила истерику. Тогда перед нами открывались две возможности. Не отдавать игрушку, чтобы ты могла заняться тем, чем следовало. Или вернуть и научить тебя, что истерика работает.
Эльза на руках у матери встала перед Терезой так живо, словно картину проецировали ей в мозг. Была ли это ошибка? Разве мать Эльзы, утешая ребенка и уговаривая, что все хорошо, учила ее орать и опрокидывать мебель? Тогда ей казалось иначе.
– Ты думаешь, нам надо… послать еще один корабль-бомбу?
– Око за око, – напомнил отец. – Это означает на время остановить движение в пространстве колец. Это означает прекратить эвакуацию кораблей до нового эксперимента. Зато мы сумеем показать врагу свою дисциплину. Или показать, что у нас ее нет.
– О-о, – протянула Тереза. Она не знала, что еще сказать.
Отец склонил голову к плечу. Голос его был мягок по-прежнему. Он почти умолял.
– Вот зачем я позвал тебя сюда. Такие решения выпадают людям вроде нас с тобой. Обычному человеку их принимать не приходится. Мы должны руководствоваться логикой и взглядом в будущее. И должны применять их беспощадно. Ставки слишком высоки.
– Это единственный путь к победе, – сказала она.
– Я не знаю, есть ли путь к победе, – возразил он. – И никогда не знал. Но всегда знал, что предстоит война. Едва открылись врата, я понял, что мы неизбежно пройдем сквозь них. И что с большой вероятностью столкнемся с теми, кто уничтожил цивилизацию наших предшественников.
– Готы, – сказала Тереза. – Готы и свинцовые водопроводы.
Он хихикнул.
– Илич опять толковал тебе о Древнем Риме. Ну да. Если хочешь, назови их готами. Едва стало ясно, что там, вовне, что-то есть, мы поняли, что неизбежен конфликт. Война неизбежна с той секунды, когда появляется противник. Я не знаю, в состоянии ли мы его разбить. Но знаю, что если мы победим, то только так. Разумом и беспощадным, непоколебимым стремлением к цели. Других действенных инструментов у нас нет.
Тереза кивнула.
– Извини, – сказала она. – Я ошиблась в ответе.
– Я этого ожидал. Затем и пригласил тебя. Ты со временем научишься мыслить так, как я. Научишься быть таким вождем, в какого я превратил себя. Иногда это требует усилий. Кое-что придет само с возрастом. А кое-что, думаю, придет, когда ты… изменишься.
– Изменюсь?
– Преобразишься. Станешь бессмертной. Я говорил с доктором Кортасаром, и пора приступать. Конечно, это займет время, но с начала эксперимента я так много узнал. То, чего не мог знать, будучи просто… просто человеком, наверное.
Отец взял ее за руку. Переливы его глаз и кожи на миг стали ярче. И в голосе, когда он заговорил, слышалось гулкое эхо:
– Я теперь вижу многое, чего не видел прежде. Ты тоже увидишь.
