– Восемьдесят процентов, – сказала она Кортасару. – Вы уверены на восемьдесят процентов.
Глаза Трехо недовольно блеснули, но Кортасар ответил с видимой радостью:
– Ну, это, конечно, приблизительная оценка. Однако в последние годы я вроде как увлекся автономным функционированием, к тому же существуют прекрасные работы по исследованию активности мозга при воспоминаниях в противоположность активности, связанной с созданием новой информации. Возможно, что объект создал и заучил ложь, так что теперь он ее вспоминает. Но, поскольку новые допросчики и новые вопросы не провоцируют отклонений от области воспоминаний в область креативных функций, я оцениваю вероятность как восемьдесят. Возможно, это даже занижено. Скорее всего, Холден говорит то, что ему представляется правдой.
«Если он назвался твоим другом, это правда».
В памяти Терезы Тимоти взглянул на нее, как всегда смотрел, и произнес: «Инструмент лишним не бывает».
Она не знала, чем для него была. Другом или инструментом.
Не знала, а должна была знать.
* * *
Урок проводился в музее здания государственного совета. Просторные светлые стены, белое освещение, раскрывавшее все оттенки полотен и скульптур, не вызывая их выцветания с годами. Температура воздуха – не холодно и не жарко, влажность – ни сырости, ни сухости. Полковник Илич вел Терезу мимо шедевров прошлых веков, словно боялся их побеспокоить. Он убил Тимоти, ссорился с Трехо, держал на плечах тяжесть империи, а улыбка и голос остались точно такими, как были. Она гадала, что еще он скрывал от нее все эти годы.
Коннор и Мьюриэль стояли перед холстом с человеческой фигурой почти в натуральную величину. Опустив руки, человек поднял лицо к небу, словно засмотрелся в него. Вместо одежды его тело окутывала, ничего не скрывая, серебристая пленка. Тереза остановилась, скрестила руки на груди. Художник передал каждую мелочь, вплоть до волосков на тыльных сторонах ладоней. Фотографии не бывают такими точными.
– Это называется «Ночь Икара», – подсказал Илич. – Автора звали Кингстон Kсy. Первый художник Марса. Когда он впервые выставил эту картину, его чуть не депортировали обратно на Землю. Кто скажет почему?
Тереза ощутила чужие взгляды: друг на друга и на нее. Она не знала и знать не хотела ответа. Ее ум словно песком отчистили. Ничего не осталось.
– Пленка? – осторожно предположила Эллисон.
– Да, – сказал Илич. – Так выглядел в старину материал для пересадки кожи. Как вы видите, мужчина темнокожий. В ранней истории Марса значительная часть внутренних конфликтов происходила между нациями, основавшими различные колонии. Натурщик Kсy родом из страны, называвшейся Пакистан. Родина художника называлась Китай и в те времена враждовала с Пакистаном. Эти двое были врагами. Показывая врага в откровенно оздоровляющем и эротическом контексте, художник с политической точки зрения сильно рисковал. Картина Kсy могла довести его до тюрьмы. Или до принудительных работ.
«Или до бокса», – подумала, но не сказала Тереза. До протомолекулы боксов ни у кого не было.
Она удивилась, услышав собственный голос:
– Зачем же он тогда создал статую?
– Для него это было важно, – ответил Илич. – Kсy воспринимал все человечество как одну семью и считал разделяющие нас отличия мелочью в сравнении с глубинными объединяющими факторами. Вот почему твой отец доставил сюда это полотно. Единство человечества – идеал Лаконии.
Ее удивила такая мысль. Они прямо сейчас пытали Холдена из-за политических разногласий. Они убили Тимоти, а Тимоти, может быть, явился на Лаконию, чтобы убить их. А теперь все они делают вид, что этот давно покойный мужчина с едва прикрытым пенисом символизирует, сколько у них у всех общего? Глупо.
Хуже, чем глупо. Нечестно.
Илич, видимо, уловив, как она помрачнела, перевел семинар к коллекции абстрактных скульптур, недавно прибывших с Бара Гаон. Тереза только хотела перейти к ним, когда из-за угла показался улыбающийся доктор Кортасар.
– Полковник, – заговорил он. – Вот вы где. Я хотел спросить, не уступите ли мне на несколько минут Терезу. Обычное медицинское обследование.
