Была ли ещё на свете такая сила, как любовь женщины и матери?..
Не было. И нет...
У каждого человека своя высота в жизни.
Князь Всеволод чувствовал, что уже достиг своей высоты. И что иной для него уже не будет. Как не будет пути в заоблачные дали, а только... наклонная дорожка в матушку-землю. Может, из-за этого с такой жадностью он теперь всматривался в небеса. Ибо всё недоступное — всегда прекрасно и всегда влечёт к себе...
Недостижимой, как высота небес, осталась для него таинственная Живка. Осталась она там, на своём лесистом холме. Высокая, строгая, скупая на слова. Стояла у костра, который светил в её капище молодым ярким жаром, протягивала руки в пламя — и они не обжигались. Так рассказал Нерадец. Взглядом провожала его, отдаляя от себя. Живка так глядела на Нерадца, будто видела тропинку, по которой его князь ушёл в свою новую жизнь. Ушёл от неё навсегда, ибо неправедные дороги не возвращают людей назад. У князя же отныне не было праведной дороги.
...Нерадца встретила суровым окликом:
— Князь прислал тебя за советом, но ему он уже не нужен.
— Тяжело ему. Нет сил идти...
— Сам выбрал такую стезю.
— Стань рядом с ним. Будь ему опорой в жизни. Вдовцом ведь живёт. — Заглянул ей в глаза выжидательно.
Живка улыбнулась легко. Голубизну летнего неба напоминали её глаза.
— Знаю, прислал тебя за этим. Но... не хочу смывать кровь брата с его совести.
— Не он сие... Се я! — застонал Нерадец.
— Нет, он сие сотворил, ибо желал этого. А ты холуй — выполнил его волю.
Нерадец поднял вверх лицо. Рыжеватые с сединой брови словно переломились посредине, и от этого лицо его стало гордым.
— Он — князь. Холопы должны исполнять его волю.
Живка поджала твёрдые губы. Её худые щёки, казалось, запали ещё больше.
— Тогда пусть отмывает сам кровь брата со своей совести.
— Кабы мог... — вздохнул верный посланец.
— Раньше — мог.
— Тогда ты была рядом. Просит тебя...
— Неровня я ему, скажи. Пусть ищет боярыню аль княгиню из чужих сторон.
— Уже была греческая царевна. Ничего не получил от неё. Гордыню лишь... Сети заговоров... Это от неё ведь всё... А ему нужен покой сердца. Хотя бы в старости... Справедливую душу хочет иметь рядом! Говорил так.
— Справедливую, говоришь! Нет, ему нужна блестящая ложь. Ведь ею он желает заполнить пустоту вокруг себя! Эта ложь и есть его самый страшный враг. Так и скажи. Она тихонечко подкрадывается к его сердцу и источает его, яко червь могильный. И опустошается его душа — обесценивается жизнь...
Нерадец топтался на месте.
— Больно биешь, чародеица.
— Такова истина... Иди. — И протянула руки к пламени костра.
И Нерадец ушёл, вобрав голову в плечи... Украдкой оглянулся уже за порогом. Заснеженное капище сливалось с заснеженным холмом, и казалось, что стоит среди леса большая белая гора. Там осталась Живка...
Над головой шумели-стонали густые верхушки сосен и елей. Помутнело белое небо, засвистела пурга, закрутила огромными белыми хвостами. Лошади словно не касались копытами земли, летели по сугробам. Ветер изо всех сил гнал их вперёд. К лицу прилипал мокрый снег. Слепил глаза, мутил душу...
Куда его несёт?.. Не всё ли равно куда...
Наутро его прибило ко граду Луческу.
Волынские города жили беспечнее киевских и переяславских. Половцы сюда не добегали. Западные соседи ссорились между собой, и не было им пока времени до волынских или галицких земель. Врата Луческа были открытыми, никто не остановил въезжающих саней, никто не встретил их возле двора князя луческого Ярополка, меньшего Изяславича. Нерадец почувствовал что-то неладное.
Челядники сказали Нерадцу: «Ярополка в граде нет. Побежал в Польшу».
Ещё недавно Ярополк Изяславич изгнал из вотчин братьев своих Ростиславичей, надумал даже идти против своего дяди — великого киевского князя Всеволода. И Всеволод послал на него сына Владимира. Тот ухватил его за ворот и так тряхнул, что Ярополк сразу же оказался в Луческе и смирился со своей судьбой. Так, по крайней мере, думал Всеволод.
Но почему нынче побежал в Польшу?
Нерадец не сомневался — против его князя пойдёт! Он, видать, хочет отбить у Всеволода этот стол, если не для себя лично, то для своего старшего брата Святополка.