— Отдохни, Славята. Скоро утро...
Славяте показалось, что он успел лишь на мгновенье сомкнуть глаза и провалиться в сладкий сон. Его уже толкали в плечо. Ещё не расклеил век, а настороженное ухо улавливало тревожный говор, ржанье и топот лошадей.
Открыв глаза, огляделся вокруг — в предрассветной темени неба уже высеялись звёзды. Лагерь шевелился, седлал коней, строился в полки. Тесными рядами, один за другим, медленно двинулись вдоль Сутени. Густым лесом копий ощетинились первые ряды, будто разрезали глухую темень и несли на острых наконечниках свою жизнь и свою смерть...
Перешли на другую сторону Сутени. Орда Урусовы и Белдюзя вдруг ожила. Степняки спали на лошадях, поэтому в один миг они были уже готовы к бою. Первые ряды русичей, положив копья у колен, стянули луки, наложили в тетивы стрелы — и одновременно пустили их на ещё топтавшийся лагерь половцев. За первым рядом — то же сделали второй, третий, десятый... безустанно посылали стрелы на своего извечного врага. Ордынцы беспорядочно суетились. И так же беспорядочно, нестройно летели их стрелы на приближающуюся плотную стену русских всадников...
Первые ряды половцев испуганно потеснились назад, сметая своих. Что там? Какая сила у русичей? Задних не видать. Передние жмут на тех, кто за ними. И вновь суета. Растерянность... Беспорядок...
И вдруг могучий глас Мономаха, так знакомый русским ратникам:
— На-а копие-е!
Вмиг отлетели за плечи луки — и ощетинившиеся копьями ряды русских воинов помчали на ордынцев. Первые ряды сцепились врукопашную. Трешат древки копьев. Звенят мечи. Но задние ряды половцев дрогнули и помчали прочь. Передние бросились за ними...
— За землю Русскую!.. — догонял их раскатистый клич.
Впереди половцев бежали ханы всех родов. Дрожали хвосты их бунчуков. Из-под береговых зарослей выскакивали отряды засады русичей, хватали беглецов. Позже записал летописец: «И убили тут в бою двадцать ханов: Урусову, Кчия, Арсланопу, Китанопу, Кумана, Асупа... и прочих...» Белдюзь же попал в руки Святополчьих воевод. Киевский князь сказал:
— Пусть его судьбу решает Мономах... — Его голос ещё дрожал от азарта боя. Он всё ещё не верил, что так быстро всё окончилось, — лишь небо посветлело и солнце ободком своего круга показалось из-за небосклона.
Белдюзь низко кланялся Мономаху в ноги, льстиво заглядывая грозному переяславскому князю в очи:
— О, великий Мономах! Не погуби!..
Славята сурово смотрел на пленника, переводил Мономаху эти моленья хана. Он только что видел мёртвое тело Урусовы.
— Почему не сложили своих бунчуков пред русичами? Почто творите разорение на нашей земле?.. — грозно вопрошал Мономах.
— Погубил себя!.. Погубил!.. Не послушал Урусовы... — царапал своё лицо хан Белдюзь. — Князь!.. — Он упал на колени. — Возьми всё моё золото и серебро! Ромеи и хазары-таврийцы дали мне два меха золота за пленников, которых мы должны были им продать на Сутени... Возьми их! Возьми всё — оставь мне жизнь!..
— Что клятву поломал русичам, поганый хан? — непримиримо гремел глас Мономаха. — Что слово своё сломал — не ходить на Русь?
— Бери всё, что имею!.. Все вежи, табуны... всех жён...
— Мир земле Русской нужен. А ты не научил своих братьев и свой род держать мир с Русью. Преступил клятву. Проливал русскую кровь! Да будет твоя кровь на голове твоей!..
Славята схватил Белдюзя за шиворот кожаного чапана и поволок к Сутени...
Над полем битвы кружили чёрные вороны. Ночью жутко выли волки, растаскивая по ивняку тело хана Белдюзя, рассечённое на четыре части...
Русичи возвращались назад. Впереди себя гнали огромные стада овец, коров, табуны коней, катили повозки с половецкими вежами, с добром и челядью...
Грозному Мономаху степные орлы клекотали славу...
А он был уже равнодушен к ней. Привык, ибо стала она буднями его жизни. Лишь думал о том, что и после Сутени ему снова придётся прийти в эти степи. И может, ещё не раз. Эта неумолимая Степь неисчерпаема — катит и катит чёрные орды на Русь, как чёрные волны.
— Славята! — вдруг что-то будто вспомнил Владимир Всеволодович. — А у кого из ханов есть красавицы дочери? Разведай-ка, брат. Хочу в невестки себе взять половчанку. Гюргию моему время уже жениться
