Глаза Нестора пронизывали Гордяту суровым укором.
— Что же... мне хвалить недоумка?
— О державном муже должно писать по-державному.
— Но ведь... это ложь! Кому она добром послужит?
— Это не ложь — таким должен быть державец. Это нужно для будущего.
— Сё богопротивно, отец. Кто благосклонно наблюдает безумие — сам обезумевает.
— Сказано в Писании: «Даже мысленно не обесславливай царя...» — Нестор сердился. Но Гордята упрямо продолжал:
— Ещё сказано там, отец, и другое: «Благо тебе, земля, если царь твой из благородного рода и князья твои едят вовремя для укрепления тела, но не для пресыщенья...» А наши князья? Нет, я не могу закрывать глаза на позор и ложь...
Нестор отвёл взгляд в сторону, тяжело качнулась его седая голова в чёрной потёртой скуфейке.
— Да, сие понять тяжело... сын... Когда во имя великого нужно отрекаться от меньшего... которое вот так... в сердце занозой торчит...
Гордята рухнул на колени пред старцем.
— Отец! Помилуй мя! А почто... почто забыли мы свой обычай прадедовский — кликать на вече люд... самим избирать себе смысленого державца?.. Почто не избираем себе нового — по воле Русской земли и народа?
— Этот закон не освящён Богом, Василий. Этот закон — разъединит нас. Христианская же вера даёт нам единого владыку на небе и на земле. Ему одному — наши молитвы и упованья. Без Бога — нет рая на небеси и справедливости на земле. Как без царя единого нет веры в неизменность и твёрдость законов жизни. Дай волю простолюдинам, черни, худым смердам — никогда не будет покоя на земле. Расколотят, растерзают, раздадут всё... Одному — один князь люб, другому — другой. А третьему ещё иной, а рядом — половцы! Не всем доступна мудрость — все князья одинаковы. Потому власть единого державца и освящена Всевышним. Ибо нет власти не от Бога. И ему должны все подчиняться и несть ему своё смирение и молитву.
— Так что же... закрывать глаза на несправедливость?
— Коль это на пользу державе...
— Польза... держава... закон... А о людях никто и не хочет думать.
— Это и о людях. Сам видишь, какая грызня между князьями из-за того, что власть слаба. А рядом — ещё и орды. И люди больше всего от этого страдают.
— Святополк использует власть для себя!
— Его накажет Бог.
— Но пока это он наказывает простолюдинов и льёт братскую кровь...
— Христос просветит его душу.
— Христос... христианство... оно лишь богатычей защищает. И наказывает бедных. За всё наказывает.
— Но оно освящает власть самодержца. Языческие боги стояли за всех. Христианство же — за владычных. И мы, чадо, слуги Христа.
— О-го-го, отец, наконец я разобрался: старая наша вера не за княжескую власть беспокоилась, за человека. Поэтому князья и потеснили старых богов...
— Но что такое человек — без державы? Выстоит ли он один супротив нашествия ордынского, супротив козней ромеев? Ляхов? Угров? Не выстоит. Такие нынче времена. Должны думать не только о душе, но больше о крепости власти и державы.
Гордята-Василий вздохнул. Разумом понимал он слова учёного монаха — но сердцем не воспринимал их. Глубокое смятение охватило его. Выше всего — сила державы. А сила, а чистота людской души? Во имя властвования можно, значит, кривить душой, обманывать, лить невинную кровь? Нет, не согласен он, Гордята, с этим. Да и Бог христианский, если он есть, должен восстать против таких грехов!
— Хула народу, о котором сохранится не правда, а ложь, отец. Уж лучше тогда молчать.
— Пустота — ничто, Василий. Если народ не оставляет в памяти людей ничего, то он исчезает как народ, ничего не стоящий... ничего не давший ни для славы, ни для разума...
— Но ведь и ложь — это великий грех, отец. Не боишься?
— Я не лгу. Я умолкаю пред делами неблагочестивыми.
— Но и это — грех!
— Бог милостив, уповаю на него. Да простит мне...
— А люди? Назовут блюдолизом... сообщником...
— Назовут, чадо... уж и так называют...
— Зачем же унижаешь себя? — даже вскрикнул Гордята.
— Во имя грядущего, сын мой... Лишь во имя его... Верую: будет на нашей земле мудрый державец. Утихнут распри. Воссияет Русь снова своей силой.
