И серьезная, хотя и молодежная по возрасту аудитория вскочила в едином порыве, готовая от радости ринуться на подвиг и на безумство.
— Минутку,— поднял ладонь Аркадий Тимофеевич,— есть еще одна существенная деталь. Садитесь, садитесь. Она не очень приятная.
— У-у!— раздалось несколько разочарованных голосов, и аудитория стала рассаживаться по своим местам.
— Товарищи! — укорил их начальник экспедиции.— Взрослые серьезные люди, а ведете себя из рук вон...
— Надоело ждать, Степан Иванович,— ответил за всех Никишин.— Душа просит настоящей работы...
— Знаю, Никишин, знаю. Но нельзя же так... Продолжайте, Аркадий Тимофеевич.
— Вся беда в том, что наиболее благоприятная для исследований планета располагается в настоящее время на противоположной от нас, по отношению к здешнему солнцу, части орбиты. Если догонять ее по выгодной траектории, то мы затратим на встречу с ней около 1,5 месяцев, если идти оверсан, на перехват, то мы прибудем на нее через неделю, но зато будем проходить в опасной близости от звезды.
— На каком расстоянии? — бросил вопрос со своего места Никишин.
— Примерно сто миллионов километров.
— Жарковато будет.
— Жарко, это не проблема. Если будет выброс, мы не успеем уйти.
— Но ведь звезда не имеет пульсаций? — удивился Николай.
— Теоретически да, но практически кто ее знает. Три недели не достаточный срок для изучения.
— Аркадий Тимофеевич сильно преувеличивает опасность,— заметил Левин со своего места.
— Тогда о чем речь? — оглянулся к своим товарищам геолог. Конечно, идти оверсан!
— Товарищи, этот вопрос не ставится на дискуссию. Мы просто информируем вас о возможности такого пути, но выбор траектории подлежит компетенции первого штурмана и капитана корабля. Вот теперь у меня все!— Варварин промокнул платком вспотевший лоб и уселся на свое место.
— Слово предоставляется капитану корабля Геннадию Петровичу Манаеву,— объявил Елагин.
Вместо капитана поднялся лысоватый, с округлой полной фигурой, помощник капитана Брагинский.
— Вы сделаете сообщение, Евгений Михайлович?— спросил Елагин.— Ну, пожалуйста.
— Нет, у меня не сообщение, у меня вопрос.
— Я слушаю, Евгений Михайлович.
— Какова гарантия, что не будет пульсации, выброса плазмы или еще какой-нибудь пакости... Я, знаете, насмотрелся за свою жизнь на такие вещи и у нашего Солнца, и у других тоже, а у этого, извините, площадь поверхности во много раз больше...
— Вопрос и ваше беспокойство, Евгений Михайлович, понятны. Что скажете, Рэм Лазаревич? — обратился Елагин к главному астрофизику.
Левин улыбнулся.
— Вероятность явлений, о которых вы говорили, Евгений Михайлович, во всех посчитанных нами моделях одна миллионная. Это вас устроит?
— Вполне, Рэм Лазаревич, вполне. Это даже больше, чем гарантия. Мы проходим оверсан и при одной тысячной, пока никто не мог пожаловаться на плохую погоду.
— Вот и отлично, Евгений Михайлович,— искренне обрадовался главный геофизик. Значит, оверсан?
— Что решим, Геннадий Петрович? — повернулся к капитану Брагинский.
— Раз астрофизика выдает такую визу, а все горят жаждой свидания с незнакомкой, давайте пойдем оверсан. Как ты думаешь, Вадим Аркадьевич?
Первый штурман пожал плечами, как бы говоря, что вопрос не вызывает сомнений и не нуждается в комментариях.
— По-моему, все ясно!
— Значит, решено.
Елагин объявил об окончании заседания, и возбужденная аудитория стала понемногу расходиться.
— Ты-то чему радуешься, Рэм,— подошел к главному астрофизику Никишин.— Теперь уйдем от звезды подальше.
— Поближе, Николай, хитро сощурился Левин.— Проходить-то будем в ста миллионах! Когда еще придется пощупать ее так близко всеми имеющимися на борту средствами.
— Соображаешь! — рассмеялся геолог.— Ну, пойдем в шахматишки сыграем, а то совсем заработался.
— Какое! Надо сейчас всю аппаратуру привести в боевую готовность.
— Что тебе Кужелева и Арбатова мало? Ну попроси Ладу Борисовну в помощь. Она все равно от скуки мается.
— Как же, мается. Панаева первая из зала упорхнула. Да и другие разбежались по своим отсекам в предвкушении работы. Так что ты уж извини, потом.
— Потом у меня не будет времени.
