Здесь Жанна растерянно заморгала и жалобно посмотрела на ботаника.
— Опять забыла, Зиночка.
— Прометея сильвестрис, Прометея лесная.
— Вот, — сконфуженно проговорила Брагинская.— Эта самая Прометея.
На экране возникло высокое до полутора метров растение. Тройчатые листья как у клевера были опушены и свисали на длинных черешках, а на самом верху покоился султан крупных огненно-желтых цветов...
— Обратите внимание,— раздался энергичный голос Зинаиды Астужевой.— Листья и стебли покрыты тончайшими иголочками, как у нашей крапивы. Принцип действия тот же. Впиваясь в кожу, они вносят в организм токсины, вызывающие сильные ожоги. Продолжай, Жанночка.
— Растение содержит эфирные соединения алкалоидов, обладающие парализующим свойством, и далеко не так безвредно, как наша крапива...
Постепенно успокоившись, Жанна уже сама оперировала незнакомыми названиями. Закончив доклад, токсиколог присела рядом с Астужевой.
— Спасибо, Зиночка,— прошептала она и пожала Астужевой руку.
— Не надо так волноваться. Тут же все свои,— улыбнулась ботаничка.
Более опытный и поднаторевший в дискуссиях Журавлев провел свой доклад сжато и даже несколько суховато. Он предупредил, что микробиологический комплекс очень сложный и требуется определенное время на привыкание к нему. Его рекомендации были однозначны: работать только в легких костюмах с автономным дыханием.
Наконец, наступил черед и климатолога Сергея Байдарина. Из всех научных сотрудников экспедиции Сергей обладал наибольшим фактическим материалом. С первых же вылетов отряда по его указанию с витроплана сбрасывались подготовленные зонды и автоматические станции. Этого было, конечно, недостаточно, чтобы судить о состоянии погоды и ее изменениях, но на основе полученных сведений можно было построить атмосферно-климатологическую модель достаточной точности.
— Я могу обрадовать сотрудников экспедиции тем,— сказал в заключение Байдарин,— что это самая спокойная планета из всех, когда-либо изученных человеком. По-видимому, число штилевых дней здесь достигает семидесяти пяти процентов. Возникающие ветры, как правило, имеют местное значение, т.е. связаны с небольшими очагами неравномерного прогрева воздуха. Конечно, это не касается морских побережий, где такая неравномерность существует всегда... Наибольшая скорость ветра даже вблизи морей и океанов три-пять метров и, по-видимому, никогда не достигает десяти. Для здешних мест это уже ураган необычайной силы,— Сергей улыбнулся, как бы приглашая всех сравнить такой «ураган» с привычными земными условиями. Улыбка Байдарина, мягкая и застенчивая, создавала впечатление о крайней его деликатности и даже беспомощности, но это было ложное ощущение. Сергей от природы был действительно застенчивым и скромным человеком. Застенчивость порождала молчаливость и некоторую неуверенность в отношениях с товарищами, особенно с девушками. Он предпочитал одиночество и общение с природой. И именно природа выработала в нем особые качества, так необходимые исследователю: наблюдательность, терпеливость, выносливость и несвойственную юности неторопливость в суждениях, которую чаще всего вырабатывают года и жизненный опыт. Так или иначе, но улыбка Байдарина обезоруживала, и Николай, порывавшийся задать вопрос, только махнул рукой.
— Послушать вас,— прервал общее благодушие Манаев,— не планета, а новоявленный рай. Но мне кажется, кое у кого есть сомнения. Не так ли, Никишин?
— Это даже нельзя назвать сомнением, Геннадий Петрович. Просто любопытство.
— И все же?
— В маршрутах я встречал поваленные и даже вырванные с корнями деревья. При таких слабых ветрах...— Никишин пожал плечами.— В общем, не знаю...
Манаев повернулся к Байдарину.
— Можете объяснить?
Сергей усмехнулся.
— Во-первых, возможны климатические флуктуации, связанные с проявлениями активности красного солнца. Мы были свидетелями одной из таких вспышек. Даже частичная энергия солнца может нарушить стабильность атмосферы. Во-вторых, после долгих дождей деревья падают и при любом ветре. Думаю, биологи это подтвердят.
— Бывает,— откликнулась со своего места Астужева,— особенно, если неравномерно развита крона.
