На просторном дворе оружничего Каплана Чавуша под большим навесом — кузнечный горн, над ним — огромные мехи, приводимые в действие веревкой, рядом — разной величины наковальни, кувалды, молотки, опоки. Из гнезд — по размеру — торчит тонкое кузнечное и слесарное сручье. На досках дальней стены нарисованы мишени.
В углу на веревках, растянутых меж ветвей толстой чинары, висят кошмы, канаты, чучела, сделанные из набитых листьями мешков. На широком верстаке лежат сабли и мечи всех видов и размеров. У стены — маленькие и большие щиты из разнообразного материала.
Оружейных дел мастер Каплан Чавуш — известный кузнец Эскишехира и его окрестностей, сдвинув на затылок баранью шапку и уперев в бока руки с засученными рукавами, стоял не шелохнувшись, зато беспрерывно работал языком. Он вообще не любил двигаться — ходить пешком, гулять, но, стоило ему взять в руки саблю, менялся до неузнаваемости. Правая щека у мастера была обожжена, и потому усы и борода на этой стороне лица не росли. Но его черные глаза были всегда веселы, на губах играла улыбка. Когда парни почти все стрелы, что были у них в колчанах, всадили в цель, Каплан Чавуш помолчал, насупился, удерживаясь от похвалы, провел рукой по лицу.
— Ясно! Хватит! Достаточно посрамили вы бедные луки. Теперь опозорьте немного и сабли. Жаль трудов моих! Обезьяны обучились бы скорее вас...— Он подмигнул мальчишке, сидевшему в ветвях шелковицы над стеной.— Верно, Балабанчик?! Будь свидетелем.
Заметив Балабанчика, Керим и Мавро с улыбкой помахали ему.
Балабанчику, рабу Дюндара Альпа, шел четырнадцатый год, но был он так худ, что казался лет на пять моложе. Огромные глаза с длинными ресницами придавали его детскому лицу странную красоту. Заслышав звон сабель на соседнем дворе, он не удержался, влез на дерево, хотя знал, что может заработать за это палку. Единственным его другом на свете была Аслыхан, дочь Каплана Чавуша.
Вопрос Каплана Чавуша вывел Балабанчика из задумчивости. Пытаясь скрыть зависть, он робко улыбнулся.
— Давай посмотрим теперь, джигит Балабанчик, как эти лентяи станут позорить наши сабли, ладно?
Из дома Дюндара Альпа послышался злобный женский голос:
— Балабанчик! Гяурская свинья! Балабанчик, где ты?
Мальчишка быстро соскочил с дерева и исчез.
Каплан Чавуш покачал головой, подошел к верстаку, окинул взглядом сабли. Глубоко вздохнул, словно огорчился позору, который предстоит любимому оружию. Сам он с одинаковым мастерством рубил саблей и с правой и с левой руки и, когда упражнялся с учениками, обретал необыкновенную силу и ловкость. Полчаса подряд мог махать саблей, сражаясь с молодыми парнями, а ведь сила их была еще не источена, легкие работали, как мехи,— и только покрикивал: «Сильнее руби, тебе говорят! Сильнее! Эх вы, слабаки!» Так, бывало, загоняет, что им небо с овчинку покажется.
— Выберите себе по щиту!.. Опять ты за стальной схватился, гяурский сын?!
— Больно звенит хорошо, мастер Каплан!
— А таскать его кто будет? Почему туркмен сделал себе щит из тростника да оплел его шелковым шнуром? Потому не ишак он, чтобы таскать тяжести. А вот саблю — это закон — воин должен выбирать, какую захочет. Чтобы найти по руке и ловко с ней обращаться. Мастера говорят: «Сабля должна быть легкая, а резать должна глубоко». Почему? Потому что в бою с тяжелой запыхаешься... Не бойся, что легка, была бы остра. На что она тяжелая, если нет в руке силы, а в голове ума? Из благородной стали чтоб была, а вес — по руке...— Он выбрал саблю, ударил несколько раз по щиту, вложив в удар всю тяжесть своего тела.— Вот так! Если не по руке возьмешь, разлетится на кусочки, как стекло. Посмешищем станешь в бою. Рад будешь хоть палку раздобыть где-нибудь. А ну, покажите себя! Тот, кто сегодня мне руку поцарапает или рубаху порвет, получит благороднейший дагестанский клинок!
Керим и Мавро навалились на Каплана Чавуша с двух сторон. Двор огласился звоном стали.
В дверях с вымазанными в тесте руками показалась Аслыхан. Глаза ее засветились гордостью, когда увидела, что отец, ни на шаг не отступая, стоит один против двух сабель. Она достаточно разбиралась в этом искусстве, чтобы заметить ошибки, которые делали при выпадах ученики отца, и миг, когда он мог выбить у них из рук сабли...
