— У отца. Отец плох.
— Позвать бы... Если б пришел...
Их прервал довольный голос Даскалоса:
— Есть у тебя слово, Хасан-эфенди? Только хорошенько подумай. Не то верных воинов лишиться можно, если так дальше пойдет. Что им здесь делать, если не будет набега?
— Того не знаю, но, если бы они и решились, нельзя сегодня читать фатиху. Подумаем до завтра...
— Почему нельзя? А ну, скажи!..
— Предводители племен, старейшины не все здесь. Пока не пошлем гонцов к Самса Чавушу, в племя кайя, пока не созовем тех кто слово имеет от племен баят, баиндыр, салур, каракечи... Пока Тургут Альп и Абдуррахман Челеби свои племена...
— Пусть их!.. Хватит тех, кто здесь. Потому — здесь большинство!
— А если кто из них захочет пойти с нами в набег?
— Пусть не ходят. Набег не война! Некогда ждать. Отныне, благодарение аллаху, дня не пройдет без налета. Значит, воины...— Он хотел сказать «отведут наконец душу и поживятся», но замолчал, прислушался. Из бейского квартала, разрывая ночь, долетели вопли женщин. Вопли становились все громче.
Орхан ударил рукой по колену, прошептал на ухо Кериму:
— Умер, бедняга, мой дед. И кровница его — твоя мать...
— Моя мать? — Керим поразился.— Моя мать Баджибей?
— Да. Баджибей. Когда ударила она вместо сбора набег, подскочил дед мой... «Враг напал, Орхан!.. Дай саблю! Пусть седлают мою кобылу». Хотел было встать, облачиться в доспехи, но упал как подкошенный. Языка лишился...
Крики и плач женщин приближались, можно было уже разобрать слова.
— Раскололось небо... Разверзлась земля... Умер Эртогрул, наш отец, умер...
Площадь замерла. Все знали, что Эртогрулу не одолеть болезни, и каждую ночь, ложась спать, ждали, что их разбудит плач женщин. Но в этот миг все были поражены и подавлены не меньше, чем родное племя Эртогрула — кайи, будто всех их, воинов, собравшихся сюда с четырех концов света, постигла нежданная беда.
Прежде всех откликнулась Баджибей. Ударив себя по коленях, опустилась на землю и завопила глухим, как удары барабана, голосом:
— Эй, люди, сорвите с себя головные повязки, порвите рубахи! Ушел белый лев! Ушел, моя гордость. Острые ногти в лицо вонзите, женщины! Разорвите алые щеки. На кого остался этот лживый мир, несчастный бренный мир, несчастный смертный мир!
Не могла простить Баджибей своему сыну Демирджану гяурки-невесты и потому не выплакалась, не излила в плаче боли, камнем придавившей сердце. Эртогрула же она любила и уважала, и плач ее, вырвавшийся из глубины души, тотчас подхватили сестры Рума.
— Ой, старейшина племени кайи!.. Ой, надежда народа, джигит Эртогрул!
— Ой, муж, борода твоя поседела на поле брани. Ой, Эртогрул, враги у тебя просили пощады!
— Ой, мудрейший из мудрых, крылом своим нас прикрывавший от горя!
— Ой, джигит, достававший мечом до небес, среди бела дня на врага нападавший, громивший врага!
Женщины завыли все разом.
— Черная гора была тебе яйлой, бей, где твоя яйла?
— Грозный водопад был твоей водой. Эй, бей, где твоя вода? Ой, джигит, отец джигитов Кара Османа, Гюндюза Альпа, Савджи Гази!
— Ой, весь мир чернее тучи! Ой, застыли текущие воды! Ой, погасли очаги! Не дают искры кресала!
— Ой, опора джигитов! Кормилец голодных и бедных! Столп туркменских шатров! Предводитель, мой бей, предводитель львов! Старейшина мудрецов! Отец сестер Рума! Тигр Зеленой горы, всадник на белом коне, эх, ой, Эртогрул-бей, ой!
Плач женщин подхватили воины, задрожал Сёгют.
— Табуны вороных коней были твоими конями. Бей, где твой конь?
— Где твой конь?
— В победе ратной над врагом была твоя удача, бей. Где твоя удача?
— Где твоя удача?
Товарищ детских игр Эртогрул-бея и его названый брат Акча Коджа медленно вышел на середину. Восьмидесятилетний старик с длинной, доходящей до пояса белой бородой, сложив руки на животе, ждал, когда плачущие умолкнут, чтобы перевести дыхание. Поднял руку.
— Слезами горю не поможешь! Плачем умершего не вернешь. Жил, как воин, умер, как джигит,— великое счастье! Думал, как муж, говорил, как мудрец,— счастье! Приказал всем долго жить, просил грехи его простить!..— Он остановился и, видя, что его не поняли, крикнул: — Простили?
