— Совсем немножко осталось, — откликнулся Николас. — Я уже разузнал насчет специального разрешения. Нам придется устроить все как можно осторожнее, чтобы избежать малейшей огласки. Я уверен, ты сама хочешь, чтобы все прошло незаметно.
— Ах, конечно! — вздохнула Фенела, и в ту же секунду до нее дошло, что она ведет себя так, словно для них обоих их брак — уже давно решенное дело.
Как и предполагал Николас, понадобилась немалая изворотливость, чтобы уладить формальности быстро и втайне, но в конце концов им повезло… ну, и щедрые чаевые, которые Николас совал направо и налево, разумеется, возымели нужное действие.
«Во всяком случае, пока все идет хорошо», — думала Фенела десять минут спустя после своего превращения в жену сэра Николаса и впервые с интересом вглядываясь в будущее: что-то оно ей готовит?
Она открыла глаза — Николас входил в комнату в сопровождении говорливой хозяйки гостиницы, в руках у которой поблескивал поднос со стаканами.
— Как ты думаешь, что я нашел? — торжествующе вопросил Николас с ребячливой улыбкой. — Шампанское! У них там в подвале одна бутылка завалялась, представляешь? Я готов разрыдаться, если вино испорчено — отдает на вкус пробкой или еще что-нибудь…
— Поберегите ваши слезы для более подходящего случая, молодой человек, — вмешалась хозяйка. — Вино первоклассное, вам понравится. У вас такой вид, словно вы собрались отпраздновать что-нибудь?
— Да, — удовлетворил любопытство хозяйки Николас.
— О, я сразу же догадалась! А что — помолвку или свадьбу?
— Ну разве можно задавать так много лишних вопросов? — осадил ее Ник.
— Ладно, ладно, что бы вы там ни отмечали — желаю удачи! Я сама вот уж сорок лет как замужем, и жалела-то об этом всего лишь дюжину раз, не больше. Кто может похвастаться, что прожил удачнее? И знаете что? Ежели ссориться начнете — ну, а кто из порядочных людей не скандалит порой, — то помните, что всегда стоит пойти на мировую.
Она подмигнула новобрачным, протерла стаканы краем своего передника и вскрыла бутылку.
— Ого! Видали, как закупорено?! Лучше не сыщете! — заявила она, вручая пробку Нику.
Хозяйка разлила вино и оставила их одних.
Николас протянул один стакан Фенеле и приподнял свой собственный. Он заколебался, прежде чем пригубить его, и странное смущение внезапно овладело обоими.
— Что полагается говорить в подобных случаях? — спросил Ник.
— Не знаю, — ответила Фенела, — я еще ни разу не выходила замуж.
Слова прозвучали непринужденно, но горькая мысль пронзила ее мозг: будь она с Рексом, она бы этого не сказала. Потому что Рекс и сам знал бы, что говорить и как действовать. О, вместо этой ужасной неловкости она вся лучилась бы счастьем, целиком поглощенная своей любовью, сверх всякой меры довольная тем, что принадлежит наконец милому возлюбленному и знает, что бесконечно любима.
— Но я обязательно должен кое-что сказать, — настаивал Ник. — Традиции того требуют. Хотя слова в подобных случаях абсолютно бессильны.
И он вновь приподнял стакан и протянул к ней.
— За Фенелу — мою любимую, — произнес он глубоким от смущения голосом.
Фенела почувствовала, что дрожит, и заставила себя смело взглянуть ему прямо в глаза, говоря при этом срывающимся голосом:
— Я хотела бы выпить за твое счастье, Ник.
— А я счастлив, — откликнулся он. — И хочу, чтобы ты знала, я уже и так несказанно счастлив!
Фенела поставила стакан на место.
— Как бы мне хотелось, Ник, ради тебя же самого, чтобы все было по-другому… но я уже объясняла тебе, в чем дело, и ты сказал, что понял.
— Да-да, я понял… по крайней мере, пытаюсь понять, но, Фенела, это никак не мешает мне любить тебя!
«Ох, не следовало мне так поступать с ним, — подумала Фенела. — Это ошибка, преступление, ведь он еще так молод!»
Впрочем, она с самого начала не лукавила и была с ним совершенно откровенна. Тогда вечером, во время объяснения в кустарнике, она призналась ему, что любит другого. В разговоре не упоминалось никаких конкретных имен, тем не менее Фенела считала, что Ник не мог не знать: имелся в виду Рекс Рэнсом.
До нее как бы издалека доносилась ее собственная речь, тихая, дрожащая, запинающаяся на каждом слове, и, тем не менее, все-таки упорно звучащая и высказывавшая до конца то, что высказать было труднее всего — ее чувства.
