Пусть меня почти всегда таскали на руках, я развивал ножные мышцы. Сидя в машине, я выполнял изометрические упражнения: сжимал колени на несколько секунд. В кроватке делал глубокие приседания, держась за перила. Стоять, прыгать и прогуливаться в пределах клетки – этого хватило, чтобы укрепить силы и обрести равновесие. Я был проворный и маленький, а мои надзиратели – большие, медлительные и довольно рассеянные.
ранняя угроза обещания
Первая совместная трапеза пришлась на следующее утро. После недолгого спора Борис наконец заявил Штайммель, что берет меня в столовую, нравится ей это или нет. Так держать, Борис. Кроме того, Борис спозаранку отправился на ближайший рынок и купил детское питание, хлопья и сухарики. Борис был хороший человек.
Столовая выглядела помпезно – нагромождение тяжелой мебели и вычурных ламп, однако почти весь свет шел от гигантского канделябра с сотнями разноцветных граненых стеклянных шаров, висевшего на тоненькой цепочке. Стол был длинный, сквозь кружевную скатерть виднелось темное дерево. Джеллофф приветствовал входивших у двустворчатых дверей и указывал места, но Штайммель его проигнорировала и усадила меня между собой и Борисом. Я стоял на кресле, упираясь в подушку белыми кроссовочками.
Доктор Штайммель
Доктор Дэвис
Доктор Джеллофф
Доктор Кирнан
Доктор Кирнан
Все они неформально представились, улыбаясь и отщипывая виноград, лежавший перед ними на блюдах с фруктами. Прямо напротив на стуле стоял дэвисовский шимпанзе. Я никогда не видел обезьян и был зачарован, тем более что наши размеры примерно совпадали. Нет, вообще-то шимпик был заметно крупнее меня, но настолько меньше взрослых, что я с ним как-то сроднился. Звали этого непоседу Рональд. Доктор Дэвис проявляла удивительное терпение и обращалась с животным почти с такой же нежностью, какую я видел от Ma. Дэвис ласково разговаривала с Рональдом и клала ему в рот свои пальцы, ломтики банана и апельсиновые дольки. Она даже поила обезьяну водой из собственного стакана.
Штайммель собиралась разрезать мой мозг, чтобы раскрыть тайны обучения языку и механизм смысла. Но никому за столом этого не сказала. Она пояснила:
– Слегка отсталый ребенок, говорить не умеет, исключительная ловкость рук. – Зажгла сигарету и выдохнула дым над столом. – Я исследую моторные навыки.
Больше она ничего не добавила – просто сидела, курила и все время разглаживала юбку хаки.
Дэвис решила доказать, что обезьяны тоже люди, что человека отличает только строение гортани, допускающее широкий диапазон гласных. Ее обезьяна освоила более девяносто пяти знаков и даже могла составлять простые фразы. Ее обезьяна знала, как пишутся шесть пятибуквенных слов. Ее обезьяна одни телепередачи любила, а другие терпеть не могла.
– Он обожает «Си-эн-эн», – сказала она. – И прогноз погоды.
Дэвис была нервная женщина, ее взгляд бегал по сидящим за столом, но никогда не задерживался на мне. Искала ли она признания – сложно сказать, однако своей работы явно не стеснялась. Должно быть, ей нравилась завеса секретности, скрывавшая это место, и все же глаза у нее бегали.
– Еще Рональд ходит в туалет. Правда, мы пока только учимся смывать.
Когда громкий и неестественно вежливый смех умолк, Дэвис посмотрела на меня, словно спрашивала, умею ли это я.
Доктора Кирнан были супруги-психиатры с севера Миннесоты, считавшие, что возвращение к мысли XVIII века позволит преодолеть умственные расстройства и что всякое безумие (они настаивали на слове «безумие») объясняется отсутствием рассудка. Они хотели очистить тела, пробудить пациентов и силой вернуть рассудок. Рассказывая наперебой, они все более оживлялись, глаза горели, а муж-Кирнан в какой-то момент даже как будто пустил слюну.
– Наша главная методика – водная.
– У нас есть бассейн, мы завязываем пациенту глаза, обводим его вокруг и в самый неожиданный момент сталкиваем в воду.
– Мы надеемся, что от шока рассудок вернется.
– Еще у нас есть большая ванна.
– Колоссальных размеров.
– Мы связываем пациента и делаем вид, что очень им недовольны.
– Мы внушаем ему, что не на шутку рассердились и что с нас хватит.
