Однажды он здесь уснул, и ему приснилось, что эти птицы ожили. Он просил их унести его на Чёрную Звезду, к отцу.
— А ты уверен, что хочешь с ним познакомиться? — спросила одна из птиц красивым и глубоким женским голосом.
Диннара! Опять она! Его мать….
— От тебя только зло! — крикнул Диннар. — Я ненавижу тебя! Ненавижу!
— Думаешь, ненависть поможет тебе одолеть зло?
Это сказала Сатха. Она стояла на своей могиле, держась за стебель цветка, который сиял в темноте, вспыхивая то золотым, то серебристо-голубым пламенем. Потом неизвестно откуда появился чёрный вунх и, оскалив зубы, набросился на птиц. Они тут же взмыли вверх и слились с ночным небом. А цветок на могиле Сатхи горел всё ярче и ярче, постепенно разгоняя тьму…
Когда Диннар открыл глаза, солнце уже стояло высоко над аркой. Он старался больше не засыпать в этом месте. Оно было священным. Сатха говорила, что сны, которые посещают людей в священных местах, часто оказываются пророческими, а Диннар ловил себя на том, что мысли о будущем пугают его.
Спал он обычно в той самой каморке, где Саттам поселил его много лет назад. Здесь было тихо, безопасно, а днём неизвестно откуда просачивались солнечные лучи. Как бы хорошо Диннар ни видел в темноте, для работы с камнем ему был необходим свет. Так что спал он сейчас всё больше по ночам, на рассвете принимался за свои статуи, около полудня, поев, отправлялся в подземелье — немного вздремнуть и переждать самое жаркое время суток, а ближе к вечеру снова принимался за работу, которую заканчивал на закате. В полнолуние Санты можно было работать ночью, а целый день спать. Охотиться он перестал. По его приказу каждые три-четыре дня кто-нибудь из Лунного Города приносил ему запас копчёного мяса и сосуд с бодрящим напитком, который пустынные жители делали из воды, сока ульвараса и крови тарганов. Диннар хранил продукты в нижних комнатах подземелья. Там было прохладно.
Он работал с таким остервенением, как будто хотел вновь заселить город, но не живыми существами, а каменными, которые оживали бы только по его желанию. Людей он видеть не хотел, и те, кто приносил еду, оставляли её в указанном месте, стараясь не попадаться ему на глаза. Огромный мангур сидел у ворот Лунного Города на цепи — такой длинной, что зверь не чувствовал себя стеснённым. Во всяком случае, он не выражал никакого неудовольствия. Диннар сразу понял, что этот гигант привык к неволе и к человеческому обществу.
— Кормите его как следует и можете ничего не бояться, — сказал он людям. — Если каменный зверь будет доволен вами, его господин Марран защитит вас от бед.
Приходя потом в Лунный Город за каменными цветами, Диннар видел, как марвиды кормили мангура. Ему каждые три дня бросали тушу только что убитого молодого таргана. Некоторые смельчаки уже подходили к каменному зверю довольно близко, правда, старалась не смотреть ему в глаза. Вообще-то зверь и не пытался заворожить кого-нибудь взглядом. В этом просто не было нужды. Мангур завораживает того, кого хочет убить, а зачем охотиться на тех, кто даёт тебе пищу? По приказу Диннара кузнецы выковали цепь такой длины, чтобы мангур мог гулять по пустыне на расстоянии трёхсот каптов от города, но зверь почему-то предпочитал бродить вдоль городской стены. Иногда он с помощью присосок на лапах взбирался на стену, а то и на одну из уцелевших башен и подолгу сидел там, как будто высматривая какого-то неведомого врага. По крайней мере, обитатели города именно так и считали. Они были уверены, что теперь им не грозит никакая опасность. Вскоре они привыкли и к тому, что мангур заходит в город. Ему понравилось спать в полуразрушенном дворце недалеко от центральных ворот. Детвора могла чуть ли не целый день торчать у входной арки, дожидаясь, когда из полумрака покажется огромная треугольная голова, увенчанная жёстким гребнем. Дети тут же разбегались. Как бы мирно ни вёл себя мангур, большинство всё же предпочитало не мельтешить у него перед носом. Дальше этого дворца зверь не ходил. Он любил тишину и покой, а в городе не только ночью, но и днём было довольно людно. Ведь сейчас здесь жили два племени.
