— Эмма не делает культа из ковров. Она сама частенько прожигает сигаретой роскошные вышитые простыни из своего приданого.
Я расхохотался.
— Похоже, у вас железная воля!
— Да.
Приблизившись к секретеру, я взял в руки одну из своих книг, которая мне особенно нравилась. «Стройсь!» — так назывался этот довольно беспощадный памфлет на армию. Листая книгу, я испытывал странное ощущение, будто встретил старого друга, образ которого, голос, манеры уже слегка стерлись в памяти.
— О, это настоящая литература, — улыбнулся Медина. — У вас будет возможность перечитать эту книгу…
— Не перечитать, а прочитать! — уточнил я. — Я ее написал, но никогда не читал, даже корректуру. Подобного рода перченой прозе противопоказана тщательная отделка! Ее выплевывают, как яд. Вы когда-нибудь встречали гадюк, озабоченных своим ядом?
— Какой же вы необыкновенный человек!
— Необыкновенный человек, который сдохнет самой банальной смертью, уж поверьте!
Я захлопнул книгу.
— Горячие слова, горячие мысли, которые стынут по мере того как желтеет бумага… С чем его едят, Медина? Куда это ведет? Я всю жизнь указывал другим людям на их слабости, непоследовательность, ненадежность, а в итоге оказался самым слабым, непоследовательным и ненадежным из всех!
Услышав мои слова, Медина вспыхнул от возмущения. Его щеки покрылись нездоровыми пятнами. Вырвав из моих рук книгу, он закричал:
— Это неправда, Руа! Вы не имеете права говорить подобные вещи! Людям ничуть не меньше, чем кровать для сна, необходим кнут, который заставлял бы их двигаться вперед!
— Глупости, Медина! Возница похоронных дрог не пользуется кнутом. Лошади сами отлично знают дорогу на кладбище.
— Честное слово, вас как будто кастрировали!
Я чуть было не влепил ему пощечину, но сдержался, и внезапно нервное напряжение исчезло.
— Меня не кастрировали, просто предоставили возможность поразмыслить. В течение тринадцати лет я анализировал всю свою предшествующую писанину и пришел к выводу, что мои книги никуда не ведут. Собственно, ничто никуда не ведет! Едва затеплившись, жизнь переходит в смерть. Нас зовут «существами», но мы не существуем. В этом — главное хвастовство двуногих тварей!
Медина слушал меня с нескрываемым восхищением.
— Ну да, — приговаривал он. — Ну да! Вы остались прежним, не растеряли, несмотря ни на что, свою резкость и язвительность. Когда вы бьете себя в грудь, то ломаете ребра! Вы можете сколько угодно стричь себе ногти, ваши звериные когти останутся при вас!
Медина схватил белый лист бумаги и сунул мне в лицо.
— А нет ли у вас желания испачкать это чернилами?
Его глаза, почти вылезшие из орбит, горели. Я задумчиво водил кончиками пальцев по гладкой поверхности бумаги и чувствовал, что больше не в силах бороться с искушением. Она действовала на меня, как кровать на обессилевшего человека.
— Итак, вы согласны?
— Да, я принимаю ваше предложение!
