— Вот жетон, телефонная кабина в глубине зала, налево.
Неуверенной походкой я направился к телефону.
* * *
Я не звонил никому в Париже уже тринадцать лет. Волнуясь, как провинциал, я самым тщательным образом набрал номер Медины. После краткой паузы послышались длинные гудки. Наконец, на другом конце провода сняли трубку, и женский голос произнес:
— Алло!
Голос был нежным и спокойным. Я отставил трубку от уха, не решаясь ответить.
— Алло, я слушаю, — отчетливо донеслось до меня. Мне не хотелось, чтобы голос, не добившись ответа, исчез в пространстве, и я поспешил прижать трубку к щеке:
— Я могу поговорить с месье Мединой?
— А кто его спрашивает?
— Мое имя ничего ему не скажет, — соврал я.
— Подождите минутку.
В трубке послышался неразборчивый шепот, затем низкий мужской голос произнес:
— Алло!
— Месье Медина?
— Да, а с кем я говорю?
Я все-таки вынужден был представиться:
— С человеком, которого вы недавно встретили…
Мой собеседник издал возглас, в котором сквозило изумление, а, главное, удовлетворение.
— Как я рад вас слышать!
— Я хотел бы повидаться с вами, — пробормотал я.
— Ну разумеется. Не могли бы вы приехать ко мне? Конечно, если вы не предпочтете…
— Согласен приехать к вам.
— Мой дом находится в районе Сен-Клу, возьмите такси.
— Еду.
Итак, мы встретимся у него, в домашней обстановке!
Наконец-то я смогу войти во французское жилище, увидеть мебель, вдохнуть запах домашнего очага.
На улице я уже значительно меньше ощущал враждебность ночи. На перекрестке показалось свободное такси. Я поднял руку.
* * *
Медина жил в собственном небольшом домике, спрятавшемся в тени двух каштановых деревьев с разлохмаченной осенними ветрами листвой. Это было средних размеров строение в стиле Иль-де-Франс, с крышей, покрытой шифером, и резными наличниками на окнах. Стены отливали бледновато-серой патиной, составившей славу Мориса Утрилло. От тихой улочки дом был отделен маленьким неухоженным садом. Медина мало заботился о своем газоне, покрытом высокой травой и плохо обрезанными кустами роз. Судя по всему, хозяин дома меня поджидал, так как дверь отворилась в тот самый момент, когда я расплачивался с таксистом, и мертвенно-бледное лицо Медины резким белым пятном замаячило в сгустившихся сумерках. Я быстрым шагом направился ему навстречу.
— Я был уверен, что вы позвоните, — произнес Медина, пожимая мне руку. Его пальцы были сухи и холодны.
— Но я почувствовал в вашем голосе удивление!
— Дело в том, что вы позвонили именно в тот момент, когда я думал о вас.
— Неужели?
— Заходите, прошу вас!
Он ввел меня в дом. Я не мог сдержать бешеного стука сердца. Наконец-то мне в ноздри ударил истинный запах Франции, теплый и назойливый, с примесью мастики. Я едва сдерживал слезы.
Внутреннее убранство дома со следами недавнего ремонта контрастировало с его внешним видом. Все перегородки были разобраны, в результате чего получилась весьма просторная гостиная, в которой неподалеку от выложенного кирпичом камина были расставлены уютные мягкие кресла. По стенам висели дорогие картины. Опаловые лампы под атласными абажурами наполняли комнату мягким светом, образуя вокруг себя уютные островки, зовущие отдохнуть.
— Дайте-ка мне ваш плащ!
Медина помог мне раздеться, так как я почувствовал себя совершенно без сил. Я не мог остановить слезы, стекавшие по моим изуродованным губам.
Хозяин дома был одет в черную домашнюю шелковую куртку, подчеркивавшую его бледность. Бросив плащ на спинку кресла, он предложил мне место у камина.
— Я выгляжу глупо в ваших глазах, не так ли? — вздохнул я, утирая слезы рукавом.
— Ничего подобного, скорее, наоборот. Вы достойны самого себя. Ведь это первый дом, куда вы попали после возвращения?
— Да.
— Хотите виски?
— Нет, я предпочел бы кофе.
Он улыбнулся.
— Ну да, конечно. Раньше вы пили невероятно много кофе, не так ли?
— Откуда вы это знаете?
— Ваши слабости и привычки были известны всем. В кафе «Гран Вефур» за вами был зарезервирован столик и припасен только для вас старый эмалированный кофейник, который вы приволокли из Бог весть какой деревни.
— Да, действительно…
Медина упоминал детали, о которых я абсолютно забыл. Казалось, мне возвращали мое прошлое, мое истинное лицо.
