Облокотившись на свои велосипеды и мотоциклы, рабочие смотрели, как исчезает из виду просторная освещенная кабина.
Никто и не подумал о заключенном, сидевшем в фургоне.
Они уже давно молчали. Все трое сидели неподвижно, с отсутствующим видом, как статуи. Вдруг Лиза быстро перекрестилась.
— Вы верующая? — спросил Гесслер.
— Нет, — ответила Лиза, — но ничем не стоит пренебрегать.
Гесслер улыбнулся.
— Это очень по-французски, — сказал он.
— Почему? — проворчал Паоло.
Гесслер не ответил, и маленький человечек с яростью взглянул на него. Лиза вскрикнула, и оба мужчины, вздрогнув, инстинктивно взглянули на улицу, но серый, спокойный порт по-прежнему растворялся в тумане, в котором вспыхивали сварочные огни.
— Что с вами? — задал вопрос Гесслер.
— Я только что вспомнила, что забыла в своей комнате радиоприемник.
— При чем здесь радио?
— Чтобы знать новости!
— Информация, которая вас интересует, появится еще до новостей, моя милая Лиза, — сказал Гесслер, стараясь говорить спокойно. Но это давалось ему с трудом.
Этот человек с грубыми манерами был лишен чувства юмора. В его светскости не было утонченности. Несмотря на свои порывы, он оставался напряженным и холодным.
— Если ничего не получится, — прошептала молодая женщина, — мы должны как-то узнать об этом. Молчание и ожидание делу не помогут.
Гесслер согласился с ней и, достав из кармана связку ключей, протянул ее Паоло.
— В моей машине лежит маленький транзистор, — сказал он.
Паоло взял ключи.
— Где ваша машина?
— Это черный «мерседес», я поставил его рядом с Фаар-каналом.
Паоло несколько раз подбросил связку ключей и вышел, бросив странный взгляд на Гесслера и Лизу. Под его шагами застонала железная лестница. Прислушиваясь к удаляющимся шагам, молодая женщина и адвокат смотрели, как дождь рисует на окнах странный узор-паутину, который беспрестанно менялся.
Подойдя к Гесслеру, Лиза пристально посмотрела на него. Тревога нарисовала под ее горящими глазами круги.
— Адольф, — прошептала она, — я вовсе не огорчена тем, что на минутку осталась с вами наедине.
— Я всегда счастлив, когда мы оказываемся вдвоем, Лиза.
«Как он спокоен и владеет собой», — подумала молодая женщина. Этот удивительный человек не переставал восхищать ее. Он напоминал ей пальму: такой же прямой, твердый и крепкий, но в его сердце таилась бесконечная нежность.
— Пришло время поблагодарить вас, — прошептала молодая женщина. — А это очень трудно.
Гесслер положил свою ухоженную руку на плечо Лизе.
— Пришло время попрощаться с вами, — возразил он, — а это еще труднее.
На мгновение они как бы застыли. Им слишком много надо было сказать друг другу, но о таких вещах никогда не говорят. Слова застряли у них в горле.
— Спасибо, Адольф, — запинаясь, произнесла наконец Лиза.
— Прощайте, Лиза, — медленно сказал Гесслер, убирая свою руку с ее плеча.
— Я вам обязана всем, — сказала женщина.
Глаза у нее блестели, а на длинные ресницы навернулись слезы.
— Вы, должно быть, очень страдаете оттого, что помогли… свершиться… этому?
Упав с ресниц Лизы, слезы потекли по ее искаженному гримасой лицу. Гесслер подумал, что для него эти две слезинки были самым дорогим в жизни подарком, он хотел дотронуться до них, но не решился.
— Я ни о чем не жалею, — только и сказал он.
Гесслер подумал о Лотте, своей жене, такой спокойной, жирной, вечно что-то трещавшей, как сорока. Он представил ее себе за столом, обжирающейся жирной пищей. Или в театре — в вышедших из моды ярких нарядах.
— Нет, — с вызовом повторил он, — я ни о чем не жалею.
— Если бы вы не помогли, — возразила Лиза, — все шло бы как и прежде.
— Я знаю.
Это «прежде» всколыхнуло в сердце Гесслера грустную песенку о потерянном счастье. На мгновение он — обычно такой спокойный — пришел в отчаяние.
— Но из-за того, что вы помогли, — продолжила Лиза, — мы должны расстаться.
Почему она продолжала так настаивать на этом? Зачем она сыпала соль на раны? Гесслер не считал, что Лиза из какого-то намерения старается сделать ему больно. Он подумал, что никогда в общем-то не понимал женщин. Наверное, у нее были свои причины так говорить.
— Вы потрясающий человек, Адольф.
