Я выключил свет, и чернота ночи схватила меня за горло. Но глаза быстро привыкли, и темнота стала не столь беспросветной. Прямоугольник оконной рамы с молочным пятном занавески и отдаленный свет газового фонаря… Светлая полоска под дверью… Неясные отблески в зеркале на туалетном столике, все это было хоть каким-то светом, успокаивало, придавало уверенности. Надо пользоваться светом, он ведь принадлежит только живым…
Сказать, что на следующий день Жермена не находила места от беспокойства, было бы преувеличением. Она была, скорее, удивлена: впервые Кастэн не ночевал дома. Она допускала, что он пропустил последний поезд, но была удивлена, что он не позвонил ей.
Мы обсудили возможность несчастного случая. Это ни в коей мере не взволновало ее. Она достаточно ненавидела своего мужа, чтобы принять весть о его смерти.
— Может быть, позвонить на вокзал? — подсказал я.
Самое смешное, что я и сам вступил в свою игру. У меня и в самом деле было ощущение, что Кастэн уехал, а я его жду!
Я позвонил на вокзал справиться, когда прибывает ближайший поезд из Парижа. Мне сказали, что один пришел только что, а следующий будет во второй половине дня. Я спросил, не видели ли на вокзале месье Кастэна. Мне ответили, что не видели. И если бы мне сказали обратное, я бы тоже поверил…
Жермена была в недоумении:
— Что все это значит, Блэз?
Я пожал плечами.
— Не знаю. Мне кажется, что если бы с ним что-то случилось, то тебя бы уже предупредили. У него, конечно, были с собой документы?
— А если он упал с поезда?
— Но ведь он поехал со своим другом.
— Не знаю, кто мог его уговорить. Он так труслив и боится поездок на машине.
Женщина пожала плечами.
— Посмотрим. Жаль только, что в магазине никого не останется.
— Почему?
— Потому что я иду на похороны Кремана.
Я не смог удержать крик:
— Ты?
— Да, он был лучшим другом моего отца, раньше я дружила с его дочерью.
Она ушла переодеться. За это время я позвонил тем, кто должен был нести тело, и растолковал, что надо делать, ведь патрона не будет. Я был в смятении. Это могло помешать мне в проведении похорон. Я не имел никаких навыков в этом и ничего не соображал в церемонии.
Я сел в похоронный фургон и поехал в гостиницу сменить свой костюм. С белой рубашкой и черным галстуком он так шел мне…
* * *
Я снова, как заново, вижу себя и Жермену в молчаливой толпе провожающих. Я шел сбоку колонны, этакая овчарка, сопровождающая свое стадо. Чувствовал себя я несколько стесненно, и это слегка уменьшило мой страх.
Жермена находилась среди женщин. На ней было фиолетовое платье и черный плащ, особенно оттенявший ее светлые волосы и матовый цвет лица. Я любил ее силуэт, изгибы ее тела. Ее великолепные длинные ноги. Потом, когда все кончится, я ее одену, как манекенщицу, научу подкрашиваться.
Она же, задумчиво шагая в этой толчее, и не подозревала, что провожает бренное тело своего мужа. Об этом знал только я…
Когда поднимали гроб, один из носильщиков шепнул мне на ухо:
— Этот тип весит как добрая корова.
Я вздрогнул и пробормотал в ответ:
— Это, пожалуй, от свинцовой прокладки в середине гроба. Идея его женушки…
Как мне хотелось, чтобы все скорее закончилось! Во время церковной службы, казавшейся бесконечной, я проклинал себя за то, что так много насоветовал мадам Креман. Да и дорога на кладбище мне показалась ужасно длинной.
Двое в одном гробу! Я представил себе двух мертвецов, навеки упакованных в этой деревянной коробке. Они прожили свою жизнь по-разному, с разными надеждами, и это различие судеб объединило их навеки в одной могиле…
Наконец мы достигли кладбища. Носильщики поставили гроб на землю. Возле зияющей ямы склепа ждали кладбищенские землекопы. Бесконечная череда прощающихся… Затем родственники выстроились у входа на кладбище для рукопожатий. Это была тяжкая обязанность, которая никогда не выпадет на долю Жермены.
Вскоре возле склепа остались только я и землекопы. Они протащили веревки под гроб и опустили его в яму, где уже лежали два других гроба.
Я молча произнес молитву за упокой души Кастэна. И за себя тоже…
Отныне у Жермены не было никого, кроме меня. Весь мир принадлежал нам. Когда я уходил с кладбища, солнце показало свой бледный лик сквозь тучи. Я увидел в этом обещание и, — кто знает, — может быть, отпущение грехов…
