— О, не обольщайтесь насчет моей деликатности. Ответьте лучше, у вас есть любовник? Женщина, которая идет звонить на почту, когда у нее дома есть телефон, не хочет, чтобы ее услышали…
— Вы правы, у меня есть любовник! — сказала Жермена дрожащим голосом.
— Я не упрекаю вас. Я вас полностью оправдываю.
— Спасибо! — сказала она иронично.
— Кто этот счастливый избранник?
Верите или нет, но я ревновал ее. Да, я ревновал эту женщину, которую полдня назад еще не знал.
— Все тот же, — ответила она.
Я не сразу понял.
— Все тот же… Отец моего неродившегося ребенка.
Утихнувший гнев вновь поднялся во мне.
— Когда я говорил об отсутствии достоинства, я и не думал, что у вас его вообще нет. Итак, этот тип вас бросил, он позволил вам выйти замуж за это ничтожество, он оставил вас гнить среди ваших венков, и эта свинья продолжает пользоваться вами!
— Замолчите!
На одном дыхании она продолжала:
— Вы не можете понять! Он болен… У него с детства припадки эпилепсии.
Я замолчал. Ситуация выглядела по-другому.
— Вы любовница эпилептика?
— Ну и что? Он такой же человек, как все другие, разве нет?
Она почти прокричала это рвущимся голосом. Я кивнул.
— Согласен, этот человек не хуже других. Человек, имеющий право на счастье, у него есть смягчающие обстоятельства. Но человечество ничтожно, Жермена. Нормальному мужчине досадно, когда красивая девушка отдается больному!
Теперь я говорил себе, что папаша Кастэн, должно быть, не так уж и не прав, избавившись от ребенка. В глубине души я находил ему оправдание.
Жермена продолжала что-то говорить. Я заставил себя прислушаться к ее словам.
— Он красив, я всегда его любила. Он пытался объяснить мне, что ему крупно не повезло, но мне было наплевать. Когда мне случилось присутствовать при одном из его припадков, я не испугалась. Только вот его семья распорядилась по-своему. Во время обострений ему делали успокаивающие уколы и притупили в нем волю. Ему рассказали, что я вышла замуж за очень богатого старика, ведь Кастэн богат. Морис продолжил лечение в Швейцарии. Прошли годы… Умер его отец, и он вернулся. Несколько месяцев назад я его увидела… Мы бросились друг другу в объятия… Все началось сначала.
Она умолкла. Мне было неприятно узнать все это. Я говорил себе, что завтра же смоюсь в Париж, чувствуя, что не смогу больше оставаться здесь.
— Скажите-ка, поскольку уж он вернулся, этот ваш Казанова, вы не могли бы скрыться с ним вместе?
— Нет.
— Почему?
— Потому что он разорен. Его отец умер в долгах. Морис поселился в комнате служанки, под крышей. Он фотограф, живет плохо. Я… я ему помогаю.
Вот это мило! Мадам пользуется кассой похоронного бюро, чтобы подкармливать своего кавалера! Мне это не понравилось. Все трое — Морис, Жермена и Ашилл — казались мне сборищем трусов и гнусных подлецов. Да, здесь явно не хватало кислорода.
Мне стукнуло в голову:
— А почему, собственно, вы рассказываете мне все это?
— Ну, я…
— Давайте выкладывайте.
— Когда муж меня ударил, я сказала, что с меня хватит. Я убежала, чтобы… напугать его. Я так поступила впервые. Надеюсь, это его успокоит. Но я вернусь…
— А почему вы осмелились именно сегодня?
— Из-за вас. С тех пор как вы здесь, я чувствую себя более сильной. Мне кажется, что вы мой друг.
— Согласен, я ваш друг.
— Тогда я попрошу вас о другой услуге.
— Валяйте.
— Это трудно сказать…
— После ваших признаний, есть ли что-то еще, что было бы трудно мне объяснить, малышка?
— Это так. Ну так вот, завтра в Пон-де-Лэр базарный день.
— Где это?
— Пон-де-Лэр — большой поселок, недалеко отсюда. По четвергам я беру грузовик и еду за продуктами на неделю, потому что там они дешевле. Морис живет в Пон-де-Лэре.
— Ясно… Значит, вы кувыркаетесь с ним по четвергам?
Даже не слова, а мой иронический тон заставил женщину вздрогнуть.
Она повернулась и быстро скрылась в сумерках. Мгновение я ошарашенно стоял, потом бросился за ней, схватил ее за руку.
— Эй, подождите, Жермена! Когда от мужчины требуют дружбы, следует привыкнуть к его резкости. Это и отличает дружбу от любви. Если любовь — это пух, то дружба как грубое перо.
Она остановилась.
— Да, вы правы. Извините меня, нервы шалят…
