Глаза, чтобы плакать - страница 167
Телефон продолжал трезвонить. Этот звон был единственным признаком жизни вокруг меня. Я хотел было бежать прочь, но не удержался и снял трубку. Голос Мованна, обычно такой спокойный, дрожал от возбуждения.
— Да.
— Она вам сказала?
— Да.
Энергия, сквозившая из трубки, придала мне сил, и я осмелился взглянуть на Люсию. Актриса лежала в странной позе, распластанная среди осколков стекла, и казалась совсем крошечной в своем залитом кровью белом платье…
Мованн продолжал что-то говорить, но, видимо, почувствовав, что я его не слушаю, закричал:
— Алло! Алло! Морис! Вы у телефона?
— Да.
— Тогда жду вас у «Максима». Поторопитесь, мы будем обмывать ваш триумф!
— Что вы сказали?
— Что слышали: триумф! О, мой дорогой, я еще не видел ничего подобного!
Уже не слушая восторженных воплей продюсера, я медленно повесил трубку. Только теперь я взглянул на лицо Люсии. Ее глаза были наполовину прикрыты. Казалось, она продолжает смеяться своим беспощадным смехом торжествующего таланта, тем самым смехом, который она, видимо, желала сохранить для вечности.
Хлеб могильщиков
(Пер. с фр. Е. Степанова)
Все персонажи этой книги, а также имена, которые они носят, вымышлены. Всякое сходство с реальными лицами случайно.
Ф.Д.
1
Надо вдоволь натерпеться перед телефонной будкой, занятой женщиной, чтобы по-настоящему понять, до какой степени болтлив прекрасный пол.
Вот уже добрых десять минут я ждал своей очереди в этом провинциальном почтовом отделении под сочувствующим взглядом телефонистки, когда, наконец, дама окончила свою болтовню.
Поскольку телефонная кабина была с непрозрачными стеклами, я мог составить представление о ней только по ее голосу. И, не знаю почему, я ожидал, что оттуда выйдет маленькая нескладная толстушка. Но, когда она появилась, я понял, насколько нелепо представлять себе человека по его голосу.
В действительности это была женщина лет тридцати, стройная блондинка с голубыми, чуть навыкате глазами.
Живи она в Париже, она обладала бы тем, чего ей так не хватало, — чувством элегантности. Надетая на ней белая блузка, а особенно черный, английского покроя костюм, сшитый какой-нибудь старой портнихой, скрадывали в ее фигуре восемь десятых ее эффектности. Надо любить женщин так, как я, чтобы видеть, что эта под плохо сшитой одеждой имела талию с кольцо от салфетки и великолепные формы.
Я смотрел, как она удалялась, когда раздался ликующий голос телефонистки: — «Ваш Париж»…
«Мой Париж» в данном случае — это надтреснутый голос моего друга Фаржо, сопровождаемый непереносимым шорохом и треском. От телефонистки он уже знал, что это я.
— Привет, Блэз! Я ждал твоего звонка. Ну, что?
Я ответил не сразу. В кабине витал необычный запах духов, странно взволновавший меня. Я вдыхал его, прикрыв глаза. Он напоминал мне что-то неопределенно-хрупкое… Что-то туманное, из прошлого, которое не повторится никогда, что-то, от чего хотелось плакать…
Голос Фаржо трещал, как пончик в кипящем масле.
— Ну, что, отвечай! Алло! Я тебя спрашиваю…
— Нет, старина, дело не выгорело. Место уже занято.
Его удрученное молчание свидетельствовало об участии в моей судьбе. Фаржо был молодчина… Он мне ссудил денег на дорогу, сообщив об этой вакансии.
— Что ты хочешь, — утешил я его, — я же из тех парней, которые всегда опаздывают к раздаче…
Он обругал меня:
— С такими рассуждениями ты никогда ничего не добьешься, Блэз! У тебя психология побежденного. Чем больше пинков получаешь ты от жизни, тем ты довольнее. Мазохист, вот ты кто…
Я подождал, пока этот импульсивный тип выскажет все накипевшее.
— Ты считаешь, что это самый подходящий момент для психоанализа, старина?
Это заставило его сменить тон:
— Ты когда возвращаешься?
— Как можно раньше. Эта местность похожа на болото…
— У тебя еда-то есть?
— Не беспокойся, у моего желудка появились скрытые резервы.
— Ладно, я жду тебя сегодня вечером, к ужину. Не вешай нос, Блэз! Ты слышал о законе Азаиса?
— Да, это когда пополам наслаждений и неприятностей. Если это верно, так же как то, что мне тридцать лет, это значит, что я имею шанс дожить до шестидесяти.
После этого я повесил трубку, так как в ней раздался зуммер, извещавший об окончании заказанных трех минут.
