Как ему хотелось поднять трость и врезать ею по шее недотепы Владика. За что? А за все сразу! За то, что он моложе, за то, что здоров и не хромает, за то, что в его годы Николай Семенович даже мечтать не мог о таком богатстве, которое уже есть у Шамрая, за то, что он едет на чужом горбу в рай! И даже за то, что нельзя ему врезать по шее тростью, а потом пинать по ребрам ногами, вымещая всю скопившуюся черную ненависть!
– За что? – Владислав Борисович дрожащими пальцами вытянул из пачки сигарету и прикурил. – За что их?
– За то, что помогали нам воровать чужие деньги, – ледяным тоном произнес Николай Семенович. – Помогали украсть у населения, или, как еще можно выразиться, перераспределить национальный доход в свою пользу. Убили за то, что твои дети поедут в Кембридж или Итон.
– Да перестаньте вы об этом! – почти плаксиво попросил Шамрай. Сердце у него нехорошо щемило, в затылке возникла ломящая боль, и хотелось скорее узнать только одно: чем это грозит ему лично?
– Надо срочно решить кое-какие вопросы, – колченогий взял его под руку и увлек в глубь аллеи. – Ты знаешь Рогозина?
– Помощника Президента?
– Да, Алексея Григорьевича.
– Ну, постольку поскольку. В общем я…
– Меня не интересуют твои «в общем», – жестко отрезал калека, безошибочно почувствовавший, что Владик вновь надежно взнуздан и оседлан. Страх, что ни говори, великая штука! Конечно, трусы всегда предатели, но приходится выбирать, а вся жизнь – это выбор вариантов. – И совершенно не интересуют всякие скабрезные сплетни про Рогозина. Мне нужно точно знать, с кем из деловых людей он встречался в последние месяцы. Расписание его встреч, ясно? Официальных и неофициальных. С банкирами, в Совете министров, в Думе, с разными генералами и деятелями культуры. Понял? Даю тебе несколько дней. Хоть наизнанку вывернись, а добудь: купи, укради, заложи душу дьяволу, но принеси! Ты имеешь доступ к этой информации. А я попробую ее перепроверить и уточнить.
Шамрай шумно вздохнул и тыльной стороной ладони смахнул обильно выступивший на лбу пот – от того, что сообщил и как наседал колченогий, бросало в жар, словно в парилке. А вдруг он врет про убитых? Хотя зачем ему: за время их сотрудничества Владислав Борисович не раз имел возможность убедиться, что Николай Семенович никогда зря не болтал и не бросался пустыми обещаниями. Кремень, а не человек, несмотря на увечье.
Значит, про убитых правда, но колченогий не стал развивать эту тему, видимо, не желая давать лишнюю информацию, а расспрашивать его – дело пустое. Еще, чего доброго, нарвешься на неприятность.
– Сколько у меня есть времени?
– Неделя, не больше, – как отрезал Николай Семенович. – Поторопись!
Нельзя дать этому слюнтяю Владику расслабиться: пусть тянет все, что попадет в лапы, а там разберемся, отделяя зерна от плевел.
Колченогий свистнул собаку, повернулся и, не прощаясь, медленно захромал к выходу из парка.
Шамрай подождал, пока он отойдет подальше, и зло плюнул ему вслед – Владислав Борисович прекрасно понимал: из соратника и, если уж на то пошло, подельника он постепенно превратился пусть в высокооплачиваемого, но полностью зависимого от Николая Семеновича осведомителя. И сделал это не кто иной, как сам колченогий, запугав Шамрая и опутав своими липкими сетями.
Да, Владислав Борисович высокопоставленный правительственный чиновник, да, у него много денег и есть счета за рубежом, да, его благорасположения ищут, но на самом деле он тривиальный стукач хромого мафиози. Как же от этого приходится страдать! И морально, и физически.
Лола развалилась на диване и смотрела телевизор. Сегодня на ней был полупрозрачный розовый пеньюар с бордовыми кружевами, и выглядела она весьма соблазнительно, но Лева, подсматривавший за сожительницей через щелочку в неплотно прикрытой двери, решил: сейчас не время для любовных забав. Все равно придется как-то коротать вечер, вот тогда они этим и займутся. Конечно, жить затворником смертная тоска, однако лучше некоторое время пересидеть в добровольном заточении, чем целую вечность лежать в холодной и сырой могилке.
Зайденберг на цыпочках направился в кабинет, по пути прихватив бутылку из стоявшего в коридоре холодильника. Усевшись за стол, он плеснул в стакан виски, выпил, закурил сигарету и открыл дверцу шкафа. На мониторе застыла картинка пустой лестничной площадки – умело вмонтированная скрытая минителекамера, придуманная на далеких островах Восходящего солнца, показывала: около дверей квартиры никого. Вот и прекрасно.
