Обращайся со смертью как с жизнью.
Вонь бьёт в нос. Пиао задерживает дыхание, пока не заходит в глубь здания.
Центральное отделение Бюро Сохранения Культурных Ценностей неудобно раскинулось на границе округа Путо и округа Чаннин, на западной окраине города. Ограждения, конечно, нет, но граница округов от этого не исчезает. И споры, которые она сеет. Дороги вокруг Бюро чистые. Дорога, ведущая к нему — грязная. Гниющие овощи, бумага, масло, говно, две дохлые собаки в канаве… скалят пасти. Какой округ будет платить за очистку дороги, которая проходит по границе? Споры идут уже года два.
В Китайской Народной Республике дела делаются медленно.
— Как твоя мама?
Пиао знает, что прозвучит этот вопрос. А как иначе, если человек знает её на десять лет дольше, чем собственный сын? Пятьдесят лет. Но всё равно старший следователь чувствует стыд и унижение. Глаза директора горят воспоминаниями, и чем-то большим.
— Она была самой прекрасной девушкой в Сунцзян, такая же красивая, как вы, мадам Хейес. А как она пела, как канареечка. Сунь Пиао, я рассказывал тебе?
При каждой встрече.
— Дела у неё хорошо, но встречаемся мы реже, чем стоило бы…
Звучит так же приятно, как букет из колючей проволоки; Пиао чувствует, что надо оправдаться.
— …работа отнимает кучу времени. У меня много важных дел.
Директор оборачивается к Барбаре, воздев руки к потолку.
— А мать в нашем мире теперь уже не важное дело…
Словесная пощёчина перестаёт болеть, только когда директор дрожащими руками наливает чай и даёт чашку Барбаре. Улыбка прорезает его лицо, как гравировка на крышке карманных часов.
— …ещё раз подумай про свою жизнь, молодой Сунь Пиао. Посмотри, какого цвета её глаза. Твоя мать в жизни прошла через большие испытания, да всё наше поколение прошло через большие испытания…
Он наливает чай, изысканную чашку держат пальцы, в которых костей больше, чем плоти.
— …культурная революция стала десятилетним землетрясением, которое никогда не поймёт наше поколение, но ты должен хотя бы сделать попытку. Представь, каково было твоей матери понести ребёнка от иностранца. Влюбится в ян-гуй-цзы…
Директор качает головой.
…жизни щепились на части, как бамбук. Это были трудные времена…
Он трудно сглатывает.
— …я бы всё отдал за то, чтобы снова увидеть отца, просто сказать ему, что я понимаю.
Снова увидеть отца. Сотня Цветов, Культурная революция и ненависть Красной Гвардии к «Четырём старым». Старые идеи. Старая культура. Старые обычаи. Старые традиции. Во всей Республике нет ни одной семьи, где не случилось бы печальной истории, но это не смогло выдавить ни слезы из самых сухих глаз. Пиао знает историю директора, она из самых печальных. Отец его был одним из самых талантливых пианистов страны. Однажды ночью позвонила Красная Гвардия… вытащила его из постели. На улице центрального Шанхая, милях в трёх от того места, где они сейчас сидят, руки его отца прижали к поверхности дороги. Строй из двухсот пятидесяти Красногвардейцев промаршировал по ним в сапогах. Он почти истёк кровью в ту ночь, на тротуаре, но талантливый хирург, знакомый их семьи, спас его. Его, но не руки. И не разум. Через шесть месяцев отец покончил жизнь самоубийством.
Снова увидеть отца. Сказать ему… я понимаю.
Старший следователь допивает чай, громко ставит чашку с блюдцем на антикварный столик. Знак препинания начинает менять направление.
— Директор, ваша команда, когда она обследует дом под Харбином?
Старик улыбается, глубокие морщины складываются вокруг глаз, рта. Пиао знал его взрослым мужчиной в расцвете лет. Упругая кожа. Ясные глаза смотрят в будущее. В зрелище того, чем он стал, есть своя мораль. Он испытывает то же самое каждый раз, когда смотрит в зеркало. Каждый раз, кроме тех дней, когда он просыпается, а волосы Барбары разметались у него по груди. Её груди вздымаются и опадают, прижавшись к его руке.
