В окно он смотрит на переулок, в поток света из кабинета заваливается алкаш. Останавливается, блюёт, идёт дальше.
Окна должны быть у каждого. В Китае нет статуса… только вот за окнами открываются разные виды.
Записка короткая. Уже поздно… у Пиао нет аппетита к словам. А у Шишки нет аппетита к чтению. И записка отлично подходит под обе диеты.
Чарльз Хейвен, англичанин. Полный отчёт.
Визы, въезд, выезд, внутренние перемещения.
Кто он такой… и что он тут делает?
Выдави сок из личи.
Пиао идёт к столу Яобаня, включает свет, вытаскивает нижний ящик. Груды бумаг, раскиданные по столу, обваливаются, соскальзывают друг с друга. Содержимое ящика состоит в основном из пищи разных степеней объеденности. Это первое и последнее место, куда на работе заглядывает Шишка. И безопасное… место для смелых или тупых. Старший следователь кладёт записку среди груды полусъеденных облитых карамелью бататовых оладий. В животе у Пиао бурчит. Он голоден, но не настолько. Закрывает ящик, выключает свет, выходит в коридор. Одинокое эхо его шагов напоминает, что дома его никто не ждёт.
«Выдави сок из личи». Шишка сразу поймёт, что нужно Пиао. Хейвен… старший следователь хочет знать о нём всё. Последнюю мысль перед сном. Первую при пробуждении. Размер ботинок. На какую сторону свисает у него хуй. Шишка любит такие задания, они у него получаются. А он любит работу, которая получается.
5… 3… 42… 42. Цифры вылетают с лёгкостью дыхания. Он знает их лучше, чем собственный номер. Ещё знает её улыбку, её слёзы, так же, как знал других женщин. Чужие жизни просачиваются в твою… и Пиао ощущает себя нервным, ранимым. Регистраторша из Цзин Цзян звонит в комнату Барбаре. Почему-то сразу ясно, что её там не будет. И её нет. Он кладёт трубку на телефон. Прошло уже два дня. Один неотвеченный звонок наползает на другой. Она с этим англичанином. Дни проводит с ним. А ночи? Вчера Пиао стоял напротив отеля, два часа провёл под дождём, пробирающим до костей, до самой души. Смотрел, как они спускаются по лестнице, как их ждёт такси. Рука англичанина лежит у неё на плече, обнимает за шею. Её волосы лежат на его коже. Барбара не видела Пиао. Англичанин видел. Долгий миг они смотрели друг на друга, серией быстрых стробирующих кадров, через реку злого железа, текущую промеж ними по дороге. А потом он исчез, следом за Барбарой сел в такси. Оно втянулось в поток. Рука Хейвена ещё раз погладила её плечо. Барбара повернулась к нему, улыбаясь. Волна движения, и они исчезли.
Старший следователь пошёл домой, не зная, чего он хотел, когда два часа стоял под дождём перед отелем, увидеть Барбару… или англичанина?
Пиао не ел, простыни пора сменить, но он прямиком лезет в кровать. Через минуту засыпает. Ночь проходит быстро, спрессованная в один сон. Качество, прямо в сердце ранившее весь следующий день. Он ехал по улице, Нанцзин или Фучжоу? Смотрел через грязное лобовое стекло на тротуар, лихорадочно кого-то выглядывал. Барбара… даже в яме сна он ощущает её духи. Их букет, как сладости, которые ты ел в детстве. Его рука лежала на гудке. Лица спрессованной толпы оборачиваются… медленно. Лица, их глаза смотрят на него. Каждое лицо — Хейвен, всюду один Хейвен.
Выдави сок из личи.
Братик, где твои ручонки?
Вот мои ручонки.
Они могут держать автомат, стрелять, пиф-паф.
Сестрёнка, а где твои ручонки?
Вот мои ручонки.
Они могут трудиться.
Когда платки грязные, они могут их постирать.
— Похоже на стрекозу.
Чайк Чжи-8 сидит на столе в дальнем углу Хунцяо. Толстопузый. Сдавленный стальной фюзеляж выкрашен в белое. Красные угли китайской звезды горят над окнами кабины экипажа. И как лепестки стального цветка, который забывали поливать… поникли шесть лопастей ротора. Выглядит вертолёт так, будто в небо ни за что не подымется.
Пиао помогает Барбаре залезть в сдвижную заднюю дверь на правом борту. Ступеньки высокие, юбка у неё тоже… глаза его скользят по линии её ног во тьму кабины.
Лопасти раскручиваются, выпрямляются, сливаются в серый круг. Чжи-8 медленно взлетает. Пиао прижимает руки к животу. Плотный завтрак и большой вертолёт — неудачное сочетание.
