Бесцветные люди поглощают безвкусную пищу, потом сидят без пиджаков и без мыслей в неудобных качалках, слушают механическую музыку, говорят механические слова о достоинствах автомобилей Форда и взирают на себя как на самую замечательную породу людей в мире.
IV
Кэрол интересовало влияние этой всепоглощающей скуки на иммигрантов. Она припоминала своеобразные черточки, подмеченные ею в скандинавских иммигрантах первого поколения на норвежской ярмарке перед лютеранской церковью, куда однажды свела ее Би. Там, в точно воспроизведенной кухне норвежской фермы, белокурые женщины в красных кофтах, расшитых золотыми нитками и разноцветным бисером, в черных юбках с синей каймой, в зеленых с белым полосатых передниках и высоких капорах, прекрасно оттенявших свежие лица, разносили «rommegrod og lefse» — сдобное печенье и пудинг на кислом молоке с корицей. В первый раз Кэрол нашла в Гофер-Прери новинку. Она наслаждалась чужеземным колоритом этого зрелища.
Но она видела, как охотно эти скандинавские женщины меняют свои пряные пудинги и красные кофты на жареную свинину и туго накрахмаленные белые блузки, а старинные рождественские гимны страны фиордов — на джаз, как они американизируются, растворяясь в однородной массе, и меньше чем за одно поколение утрачивают в серых буднях все свои милые обычаи, которые могли бы войти в жизнь города. Процесс завершается на их сыновьях. В готовых костюмах и с готовыми фразами, приобретенными в школе, они погружаются в благополучие, и здоровый американский быт без малейшего остатка сводит на нет любое чужеземное влияние.
Чувствуя, как вместе с этими иностранцами и она погружается в болото посредственности, Кэрол сопротивлялась как могла.
Самоуважение Гофер-Прери, говорила Кэрол, подкрепляется обетом бедности и целомудрия в области знания. За исключением нескольких человек — в каждом городе есть такие, — граждане бывают горды своими достижениями в невежестве, которые даются так легко. Отличаться «интеллектуальными» или «художественными» наклонностями, вообще заниматься «высокими материями» — это значит важничать и быть человеком сомнительной нравственности.
Серьезные опыты в политике и в кооперации, предприятия, требующие знания, смелости и воображения, рождаются, правда, на Западе и на Среднем Западе, но не в городах, а на фермах. В городах эти еретические идеи поддерживаются лишь единичными учителями, врачами, юристами, рабочими союзами и отдельными рабочими, вроде Майлса Бьернстама, над которыми за это издеваются, называя их «крикунами» и «недоношенными социалистами». Против них ополчаются издатель, газеты и священник. Окружающее спокойное невежество тяжелой тучей давит на них, и они изнывают среди общего застоя…
V
Тут Вайда заметила:
— Да… конечно… Знаете, я всегда думала, что из Рэйми вышел бы отличный священник. У него действительно религиозная душа. Ах, он прекрасно читал бы службу. Пожалуй, теперь уже поздно, но я всегда говорю ему, что он может быть так же полезен миру и продавая ботинки… Я вот думаю, не организовать ли нам семейные молитвенные собрания?
VI
— Несомненно, — рассуждала Кэрол, — маленькие города во всех странах и во все времена были не только скучны, но склонны к злобе, низости и безудержному любопытству. Эти свойства так же ясно выступают во Франции или в Тибете, как в Вайоминге или Индиане.
Но в стране, которая стремится к общей стандартизации, которая надеется унаследовать от викторианской Англии роль рассадника мирового мещанства, в такой стране маленький город уже не просто провинция, где люди спокойно спят в домиках под деревьями, осеняющими их невежество. Этот город — сила, стремящаяся покорить землю, обесцветить холмы и моря, заставить Данте восхвалять Гофер-Прери и одеть великих богов в форму воспитанников колледжа. В своей самоуверенности он издевается над другими цивилизациями, как коммивояжер в коричневом котелке, который думает, что превосходит мудрость Китая, и развешивает рекламы табачных фирм на старинных порталах, где с незапамятных времен начертаны изречения Конфуция.
Подобное общество великолепно приспособлено для массового производства дешевых автомобилей, часов ценою в один доллар и безопасных бритв. Но оно не найдет удовлетворения, пока весь мир не признает вместе с ним, что конечная радость и цель жизни заключаются в том, чтобы ездить в фордах, рекламировать часы ценою в один доллар и сидеть в сумерках, беседуя не о любви и отваге, а об удобстве безопасных бритв.
