— Вот как мы живем! — говорила Кэрол. — Где же лекарство? Есть ли оно? Быть может, критика — надо же с чего-нибудь начать? Всякое нападение на наше племенное божество Посредственность не может не принести хотя бы маленькой пользы… И, пожалуй, ничто не может принести большую пользу сразу. Допускаю, что фермеры когда-нибудь построят свои собственные города для сбыта своих продуктов (подумайте, какой у них мог бы быть клуб). Но, к сожалению, у меня нет какой-либо «программы реформ». Больше нет! Беда коренится в психике, и никакая лига или партия не может заставить людей предпочитать сады мусорным свалкам… Вот о чем я думаю. Что вы скажете?
— Другими словами, вы стремитесь всего-навсего к совершенству? — отозвалась Вайда.
— Да! Это запрещено?
— До чего вы ненавидите этот город! Как же вы надеетесь сделать для него что-нибудь, если не чувствуете к нему ни малейшей привязанности?
— Как не чувствую! Я даже люблю его. А то я не стала бы так кипеть. Я поняла, что Гофер-Прери не просто прыщ на поверхности прерии: он так же велик, как Нью-Йорк. В Нью-Йорке я бы знала не больше сорока — пятидесяти человек, и здесь я знаю столько же. Продолжайте! Скажите, что вы думаете.
— Ну, милая моя, если бы я принимала все ваши слова всерьез, это было бы очень печально. Представьте, как должен чувствовать себя человек, который упорно из года в год работал и способствовал процветанию города, когда вы вдруг приходите и простодушно объявляете, что все это никуда не годится. Разве это справедливо?
— Что ж тут несправедливого? Если бы какой-нибудь житель Гофер-Прери увидел Венецию и сравнил ее со своим городом, он был бы не менее разочарован.
— Ничего подобного! Я понимаю, что покататься в гондоле приятно, зато у нас ванные лучше. Однако, моя дорогая… не вы одна в городе задумываетесь над всем этим, хотя — простите мою резкость — вы, кажется, считаете, что, кроме вас, об этом думать некому. Я согласна, что у нас не все на должной высоте. Может быть, наш театр не так хорош, как парижские. Ну, и прекрасно! Я не хочу, чтобы нам вдруг навязали какую-то чужую культуру, все равно, выразится ли она в планировке улиц, в манерах или в безумных коммунистических идеях.
Вайда обрисовала то, что она называла «практическими начинаниями, которые улучшают и украшают город, но связаны с текущей жизнью и осуществляются на деле». Она говорила о Танатопсис-клубе, о комнате отдыха, о борьбе с мухами, о компании по озеленению улиц и об улучшении канализации — о вещах не фантастических, туманных и далеких, а осязаемых и реальных.
Между тем то, что говорила Кэрол, было достаточно фантастично и туманно:
— Да… да… я знаю. Все это хорошо, но, если бы я могла провести сразу все эти реформы, мне все равно хотелось бы чего-нибудь захватывающего, экзотического. Жизнь здесь и теперь уже достаточно удобна и гигиенична. И так налажена! Лучше бы она была менее налажена и более ярка. От Танатопсис-клуба я хотела бы не забот о благоустройстве, а пропаганды пьес Стриндберга и классических танцев — какая красота: стройные ноги под дымкой тюля! — и… я так ясно вижу, как какой-нибудь толстый чернобородый циничный француз сидит, пьет, напевает арии из опер, рассказывает скабрезные анекдоты, хохочет над нашей чопорностью, цитирует Рабле и не стыдится поцеловать мне руку!
— Ну-ну! Не знаю, как насчет остального, но мне кажется, что вы и все подобные вам недовольные молодые женщины и хотите-то главным образом только одного: чтобы кто-нибудь чужой целовал вам руки!
А когда Кэрол вздрогнула, Вайда, похожая на старую белку, быстро протянула руку и воскликнула:
— О, дорогая моя, не принимайте этого так близко к сердцу! Я только хочу сказать…
— Я знаю. Вы это и хотели сказать. Продолжайте! Спасайте мою душу! Разве не смешно, что я стараюсь спасти душу Гофер-Прери, а Гофер-Прери печется о спасении моей? Ну, какие за мной еще грехи?
— О, их великое множество! Быть может, настанет день, когда мы увидим здесь вашего жирного, циничного француза-отвратительного, пропитанного табаком зубоскала, который разрушает свой мозг и пищеварение дрянными ликерами! Но, слава богу, покамест мы еще заняты газонами и мостовыми. Вот эти вещи действительно будут! Танатопсису удается кое-чего добиться. А вы, — с ударением сказала она, — вы, к моему великому огорчению, делаете меньше, а не больше, чем те люди, над которыми вы смеетесь! Сэм Кларк хлопочет в школьном совете об устройстве в школе лучшей вентиляции. Элла Стоубоди, которая, по-вашему, так нелепо ораторствует, убедила железную дорогу взять на себя часть расходов по разбивке садика на пустыре возле станции. Вы готовы издеваться над всеми. Но, к сожалению, я нахожу, что в вашей позиции есть что-то недостойное. Особенно — в отношении религии.
