— Что ж, сыграли великолепно! Не хуже заправских актеров! Но я не слишком люблю театр. Я предпочитаю хороший фильм с автомобильными катастрофами и вооруженными нападениями. Да чтобы соль была, а не одни лишь пустые разглагольствования!
Тогда Кэрол поняла, что и в будущем ее ждут одни неудачи.
Она так устала, что никого не винила — ни труппу, ни зрителей. Себя же она винила за то, что пыталась покрыть тонкой резьбой толстую сосновую доску.
— Это мое самое плачевное поражение. Я побеждена — побеждена Главной улицей. «Не отступлюсь, не отступлюсь»… Но у меня ничего не выходит!
Не слишком ободрила ее и заметка в «Неустрашимом».
«…невозможно отдать предпочтение кому-нибудь из исполнителей, настолько все они были на высоте в трудных ролях этой известной пьесы нью-йоркского репертуара. Гай Поллок удивительно тонко воплотил тип угрюмого старого миллионера. Миссис Гарри Хэйдок была прелестна в роли молодой девушки с Запада, так ловко проучившей хвастливых нью-йоркцев, и обнаружила хорошее чувство сиены. Мисс Вайда Шервин, всеми уважаемая преподавательница нашей школы, была превосходна в роли миссис Гримм. Доктор Гулд как нельзя лучше подошел на роль молодого влюбленного — девицы, глядите в оба, помните, что доктор холостяк! В местном обществе говорят о нем также как о большом мастере танца. Мисс Рита Саймонс в роли стенографистки была очаровательна, как картинка. В изысканной законченности, с какой провела свою роль мисс Элла Стоубоди, сказались ее долгие и упорные занятия драматическим и смежными искусствами в учебных заведениях Востока…
Никто не заслуживает большей похвалы, чем миссис Уил Кенникот, на плечи которой легло все бремя режиссерских обязанностей».
«Так любезно, — думала Кэрол, — так благожелательно, так по-добрососедски и так возмутительно лживо! Мой ли это провал или их?»
Она старалась урезонить себя. Она объясняла себе, что нельзя предать Гофер-Прери проклятию за то, что он не сходит с ума по театру. Смысл существования этого города в том, чтобы служить рынком сбыта для фермеров. Как прилежно и благородно исполняет он эту свою обязанность, рассылая миру хлеб, кормя фермеров и оказывая им медицинскую помощь!
Но раз на углу, под окнами приемной своего мужа, она услышала, как ораторствовал какой-то фермер.
— Черт! Конечно, у меня ничего не вышло. Скупщик и зеленщики не дают нам приличной цены за картошку, даже когда в Миннеаполисе на нее такой спрос. Ладно, говорим мы, соберем грузовик и отправим картошку сами. Но комиссионеры спелись со здешними скупщинами и говорят, что все равно не заплатят ни цента больше. Потом мы узнали, что в Чикаго цены выше, но железная дорога не дает нам вагонов, хотя у нее стоят тут пустые. Так и получается: хороший рынок, а город отгораживает его от нас. Вот так он все время грабит нас! Нам дают, сколько хотят, за нашу пшеницу, а сами сдирают с нас за одежду, сколько им заблагорассудится! Стоубоди и Доусон прикарманивают все заложенные фермы и пускают на них арендаторов. «Неустрашимый» врет про «беспартийное объединение». Адвокаты изводят нас, торговцы машинами не дают отсрочки в неурожайные годы, а потом их дочки, расфуфыренные в пух и прах, смотрят на нас, как на шайку бродяг. Эх, сжег бы я весь город этот!
— Опять этот старый болван Уэс Бренниган распустил язык, — заметил Кенникот. — Вот любит ораторствовать! Пора бы выгнать его к черту из города!
VII
Старой и чужой чувствовала себя Кэрол и в последнюю неделю учебного года в школе, когда выпускникам вручались аттестаты, — неделю, которая в Гофер — Прери была праздником молодежи. Безучастно присутствовала она на торжественной службе, смотрела парад учеников старших классов и увеселения для маленьких, слушала напутственную речь священника из Айовы о пользе добродетели и в День Украшения могил провожала глазами процессию последних ветеранов Гражданской войны во главе с Чэмпом Перри в порыжелой фуражке, нетвердыми шагами подымающих весеннюю пыль по дороге на кладбище. Она встретила Гая, и оказалось, что ей нечего сказать ему. В груди у нее теснились неясные желания. Когда Кенникот радостно восклицал: «Проведем лето на славу! Выедем на озеро рано, будем носить старую одежду и жить хорошо и просто!» — она улыбалась, но улыбка ее была жалкой.
