Кабинет Сталина неуловимо изменился. Он чем-то похож на больничную палату. Сталин держит в руках листки. Это машинопись бесед Hirohito и протокол допроса Khodorkovskogo. Через белые шторы струится неестественный свет. В углу всё ещё заметны знамёна и каски.
С т а л и н. Что такое? Кто печатал эту провокацию? Кто тут у вас беседует? Гитлин и Сталер?! Чьи это имена? Какой ещё Гитлин? Кто такой Сталер? Я вас спрашиваю!
В а н о в (через плечо смотрит в бумагу). Машинистка ошиблась, товарищ Сталин! Сейчас всё поправим!
С т а л и н (поднимает бровь). Ошиблась? Политическое вредительство! Намёк понятен? Что генеральный секретарь партии большевиков, что лидер германских национал-социалистов — одна компания?! Разницы нет? Одним миром мазаны? Так, товарищ Ванов?
В а н о в (смертельно бледнея). Даю слово, разберёмся, товарищ Сталин.
С т а л и н. Арестовать всех виновных!
В а н о в. Слушаюсь.
С т а л и н. Машинисток, врачей и этих.
В а н о в. Интернет-провайдеров, товарищ Сталин?
С т а л и н. Вы правильно меня поняли!
Ванов уходит, появляется горничная.
Г о р н и ч н а я (приближается вплотную). Позвольте ваш китель, товарищ Сталин!
С т а л и н. Зачэм?
Г о р н и ч н а я. В чистку, товарищ Сталин.
С т а л и н (снимает китель, остаётся в белой рубахе). Зачэм китель? А где мой собеседник? (Оборачивается.) Где твой френч, Адольф? (Гитлер, которого прежде не было видно, молча передёргивает лицом. Он тоже в белой рубахе.) Сумасшедший дом! (Гитлер проскакивает в дверь, словно его утянули.) Отойдите от меня! Что такое?!
Г и т л е р (громко из коридора). Иосиф! Это не твои люди. Это …
Из коридора врываются санитары с крыльями польских крылатых улан и повисают у Сталина за спиной. Сталин швыряет трубку. Горячий пепел рассыпается искрами по ковру.
С т а л и н (вырываясь и пытаясь прорваться к каскам и знамёнам). Что ты говоришь, Адольф?! Повтори!
Г и т л е р (из коридора, отбиваясь свободными от пут ногами). Иосиф, это не люди! (Возня, хрип.) Их послал еврейский Бог! Иосиф, охрану! Вызови НКВД! МГБ!! СМЕРШ! (Глухие удары об пол, стон.)
Сталин отбивается древком немецкого полотнища, захваченного при взятии Кёнигсберга. Его сбивают с ног и подминают крылатые люди в белом. Некоторое время Сталин дёргается. Потом успокаивается и лишь дико вращает глазами.
Г о р н и ч н а я (обнимает Сталина, связанного рукавами собственной рубашки). Это они… Это они тебя довели. Миленький, несчастненький Сталер. Кто же тебя так? Зачем? За что? Изверги! Изверги! Не люди!
Сдвинутые тумбочки. К железным койкам привязаны двое. Плакат «ты хозяин, а не гость, люби в палате каждый гвоздь».
Г и т л е р. Иосиф! Они сбрили мои усы. Ты уверен, что это больница? Иосиф! Ты слышишь меня? Мы этот мировой театр… Мы всполошили этот мировой еврейский балаган! Ты видел экранизацию этого макаронника, Иосиф? Этот негодяй переврал историю войны! Он взорвал и сжёг меня в театре. Но ничего, ведь ему для этого пришлось сжечь театр целиком. Ты понимаешь, Иосиф, целиком! Это было грандиозно! Потомки будут слагать поэмы… И если бы не мы? Хрюканье и ляжки филистеров — ничего больше.
С т а л и н. Адольф, усы ничто по сравнению с трубкой. Ты смотрел Тараса Бульбу со Ступкой в главной роли? Но я скажу тебе больше. Нам припишут жертвы. Миллионы убитых… Тебе припишут евреев, цыган, пленных англичан, польских офицеров и даже упавший самолёт с их премьером. Более того, польских офицеров, я чувствую, припишут нам обоим. Всё, что тебе пока удалось скрыть, это Го и твоё увлечение игрой.
Г и т л е р. Ерунда! Без сбитых камней не бывает партии. Без расстрелянных — нет эмоций и ответного пафоса. Жертвенность! Жертвенность во имя идеи! Вот та среда, без которой люди заживо превращаются в труху, в тарантино. В носочную гниль и буфетную плесень. Я хочу, чтобы Гёринга повесили на лампасах, иначе этот негодяй доберётся до моих камней из геморроя Нибелунгов! Иосиф! Пообещай мне! Хотя стой! Есть более простой способ. Ты можешь передать ему в камеру шампанское?
