Да, Любимов все прекрасно помнил: и зал дворца Сан-Джорджо, и совещания на вилле «Альбертис», и своего немецкого партнера по переговорам Рудольфа Гильфердинга. Более того: его рассказ вносил значительные коррективы в ту традиционную картину Рапалло, которая сложилась на основе широко известных мемуаров бывшего английского посла в Берлине лорда д'Абернона и свидетельств немецких авторов (хотя, кстати, ни Йозеф Вирт, ни Вальтер Ратенау или Аго фон Мальцан не оставили воспоминаний). Любимов рассказывал:
— Вопрос о нормализации отношений между Советской Россией и веймарской Германией возник задолго до Рапалло, и в этом отношении едва ли правы те, кто пытался и пытается изобразить договор как «полную неожиданность» или как результат каких-то хитроумных маневров. Нет, вопрос этот ставился самой жизнью. Он обсуждался еще зимой 1921 года, а также в январе — феврале 1922 года в Берлине. Известно, что в начале апреля 1922 года, проезжая через Берлин, Чичерин встретился с Виртом и Ратенау и вел с ними переговоры. Но немецкая сторона тогда не проявила желания достичь соглашения…
На конференции в Генуе после пленарного заседания 10 апреля 1922 года руководители немецкой делегации поняли, что вопрос номер один на конференции — это «русский вопрос». В то же время они почувствовали, что Ллойд Джордж и Барту стремятся отстранить Германию от «большой политики». Уже в первые дни конференции рейхсканцлер Йозеф Вирт и министр иностранных дел Вальтер Ратенау начали сильно сомневаться в правильности своих прозападных позиций. 14 апреля немцы особенно забеспокоились: на вилле «Альбертис», являвшейся резиденцией Ллойд Джорджа, начались неофициальные встречи, на которые были приглашены также советские делегаты. Все это заметно беспокоило Ратенау и Мальцана, которых англичане и французы практически выставили за дверь, хотя и заверяли, что Германия не подвергается никакой дискриминации.
15 апреля Мальцан встречался с советскими представителями и вел переговоры об урегулировании взаимных претензий. Советские делегаты заявили, что лучшим средством решения всех проблем было бы подписать соглашение, предложенное в апреле в Берлине. Мальцан не дал ответа, но — любопытно отметить — сразу же проинформировал англичан. Те не проявили особого удивления и заявили, что переговоры на вилле «Альбертис» идут успешно.
В этих условиях понятен интерес, который возбудил у Вирта, Ратенау и Мальцана телефонный звонок из резиденции советской делегации.
В западной исторической литературе своеобразным «классическим описанием» Рапалльского соглашения стали мемуары уже упоминавшегося выше лорда д'Абернона. Ссылаясь на рассказ фон Мальцана, д'Абернон изображал события так, будто в ночь с 15 на 16 апреля позвонил сам Чичерин и пригласил Мальцана и Ратенау прибыть в резиденцию советской делегации «Палаццо империале», находившуюся в городке Рапалло, чтобы обсудить возможность договора между РСФСР и Германией.
Возможно, эта версия выглядит весьма интригующе. В действительности дело происходило иначе. Мальцану звонил не Чичерин, а заведующий экономическо-правовым отделом НКИД А. Сабанин. Он говорил с ним несколько минут и попросил передать рейхсканцлеру Вирту, что Чичерин предлагает продолжить переговоры. На ночном совещании, получившем название «пижамного», немецкой делегацией было решено продолжить переговоры, начатые 4 апреля в Берлине. И принять советские предложения.
Утром 16 апреля, примерно в 11 часов, в резиденцию советской делегации прибыли Ратенау, Мальцан, Гильфердинг и фон Симонс. Они начали переговоры с Чичериным. Совещание длилось примерно два часа. Потом был сделан перерыв, и германская делегация уехала на какой-то дипломатический завтрак. За это время был подготовлен текст соглашения. Во второй половине дня германская делегация вернулась, и после согласования текста Вальтер Ратенау и Чичерин подписали Рапалльский договор.
Смысл соглашения был таков: РСФСР и Германия, выступая как полностью равноправные стороны, отказывались от взаимных претензий, возникших в результате войны между Германией и Россией. Германия отказалась от требования возвратить национализированные предприятия бывшим германским владельцам — при том условии, что РСФСР не будет удовлетворять таких же требований других стран. Одновременно возобновлялись дипломатические отношения, и обе стороны предоставляли друг другу режим наибольшего благоприятствования в торговле. Так Рапалло стал реальностью международной политики.
