Вдруг зазвонил телефон. Трубку снял Шауб и доложил Гитлеру, что на проводе Риббентроп. Быстрым движением Гитлер выхватил трубку у своего адъютанта.
– Превосходно! Поздравляю вас! Да, приезжайте немедленно!
С сияющей улыбкой он повесил трубку и, улыбаясь, повернулся к нам, само воплощение торжества.
– Друзья, – воскликнул он, – Сталин согласился! Мы летим в Москву заключать с ним пакт! Разве это опять не потрясет мир?
И в состоянии полного самозабвения, в котором я видел его еще раз только однажды – но уже позже, когда капитулировала Франция, – он восторженно хлопал себя по колену.
– В какую лужу они сели! – воскликнул он, имея в виду западные державы.
Все мы были невероятно взволнованы и довольны. Канненберг, дворецкий Гитлера, принес шампанское, мы радостно чокнулись и выпили за этот грандиозный дипломатический ход. Гитлер, явно довольный нашим энтузиазмом, ликовал, хотя и не прикасался к спиртному.
Меня с моей политической невинностью этот крутой поворот на сто восемьдесят градусов, мягко сказать, обескуражил. С самого начала тезис Гитлера о том, что «коммунизм – архивраг человечества», был краеугольным камнем всего его политического здания, он убедил в этом массы и повел их за собой тысячей блестящих и захватывающих речей. А теперь?
Чуть позже, когда мы остались вдвоем, я не мог скрыть от него своей растерянности.
– Выше голову, Гофман! – вскричал он, все так же в отличном настроении. – Что не дает покоя вашему мощному разуму?
– Ну, – отвечал я, – по-моему… это как-то неожиданно. Двадцать лет вы проклинали большевиков всех вместе и каждого в отдельности, и тут… ни с того ни с сего… давайте расцелуемся и будем дружить! Я, конечно, не знаю, как отнесется к этому партия, но не могу не думать об этом. Боюсь, что без особой радости.
– Партия будет так же потрясена, как и остальной мир, – возразил Гитлер, – но члены моей партии знают меня и верят мне. Они знают, что я никогда не откажусь от моих коренных принципов, и поймут, что главная цель моего последнего гамбита состоит в том, чтобы устранить восточную угрозу и таким образом способствовать скорейшему объединению всей Европы, конечно под моим руководством.
В конечном итоге Гитлер оказался не совсем прав, когда оценивал реакцию членов партии. На следующее утро в саду Коричневого дома лежала куча из сотен партийных значков, их посрывали с себя разъяренные и разочарованные нацисты. Но, как я подозреваю, многие из них раскаялись в поспешных действиях и очень быстро приобрели себе новые значки.
Вскоре приехал Риббентроп из Фушля, своего замка в Зальцкаммергуте, и они с Гитлером удалились, чтобы переговорить с глазу на глаз. Когда они вышли, я спросил Гитлера, ехать ли мне с Риббентропом.
– Естественно, – ответил он. – Кроме того что вы будете фотографировать, у меня для вас особое задание. Немедленно отправляйтесь к Риббентропу и обеспечьте себе место на самолете.
Риббентроп отреагировал на мою просьбу недовольным жестом. Об этом не может быть и речи, сказал он, все места в салоне уже заняты, да и вообще с ним едет его собственный фотограф Лаукс. Очень жаль, но он не может снять с самолета ни единого человека – это попросту невозможно!
Я и ожидал чего-то в этом роде. У нас с Риббентропом всегда были трения. В его лице, как и в лице Бормана, я имел недоброжелателя, который стремился подорвать дружеский и личный характер наших отношений с Гитлером. Когда он отказывал мне в просьбе, его возражающая улыбка была не вполне лишена злорадства.
Но бедному Риббентропу не повезло. Я пошел прямо к Гитлеру, и вопрос был решен.
– Можете оставить кого-нибудь из своей свиты, – приказал он Риббентропу. – Задачу, которую я поручаю Гофману, нельзя доверить ни одному из ваших людей!
И Риббентроп удалился, сильно покраснев.
После того как Риббентроп покинул Оберзальцберг, Гитлер послал за мной.
– Я сообщил нашему послу в Москве графу фон дер Шуленбергу, что назначил вас своим особым эмиссаром и вам поручено передать мои приветствия и пожелания Сталину. Я сознательно отхожу от официальной и общепринятой процедуры, так как, посылая сообщение не через аккредитованного дипломата, я надеюсь придать личную нотку контакту со Сталиным, в который мы вступаем. Естественно, все это не помешает вашей работе в качестве фотографа. Но я хочу, чтобы, кроме этого, вы помогли мне составить объективное и непредубежденное представление о Сталине и его окружении.
