Между прочим, впоследствии Гитлер не выкажет особой благодарности своему главному переговорщику графу Шуленбергу за его усилия, и граф закончит свои дни на виселице после раскрытия июльского заговора 1944 года. Генерал Кёстринг, которого я видел в Нюрнберге в 1946 году, недавно умер в горной баварской деревушке, где мирно провел последние годы жизни.
На следующий день посольство отдало в наше распоряжение машину, и мы поехали осматривать город. Огромное впечатление на нас произвел Кремль, как и красивые, широкие улицы и площади, особенно Красная площадь с большим Мавзолеем Ленина. Однако время для осмотра достопримечательностей было неподходящее, так как с нашим визитом в Москву совпала неделя памяти Ленина. Со всех частей России в Москву съезжались люди, чтобы посмотреть на покойного вождя, и длинной вереницей шли мимо большого Мавзолея. Огромная очередь, состоящая из сотен тысяч людей, растянувшаяся на несколько километров, днем и ночью медленно шла, чтобы отдать честь духовному отцу Союза Советских Социалистических Республик.
Фотографировать, в общем, было запрещено, но фон дер Шуленберг считал, что никто не будет против, если я потихоньку сделаю несколько снимков. «Обязательно сходите на кладбище, где похоронена жена Сталина, – сказал он. – Может быть, вам представится возможность сказать ему об этом – я знаю, он будет доволен».
Могила оказалась одной из самых красивых, которые мне доводилось видеть. Может быть, памятник из белого мрамора и не отличался большими художественными достоинствами, но его очарование заключалось в чистых линиях и живой грации прелестной и мастерски изваянной женской фигуры.
На обратном пути мы посетили монастырь, переделанный под жилое здание. Когда машина остановилась, нас тут же окружила стайка детей в лохмотьях, и мы с удивлением увидели, что все они держат огромные разноцветные мячи, с которыми в других странах могут играть только дети богатых родителей. Потом нам сказали, что эти мячи раздают бесплатно от государства для пропаганды и чтобы содействовать развитию государственных фабрик резиновых изделий.
Перед возвращением в посольство мы остановились у большой гостиницы и с балкона верхнего этажа полюбовались прекрасным видом на изысканную панораму Кремля. Огромные серп и молот на центральном куполе – освещаемые ночью ярко-красным светом – производили незабываемое впечатление. А в гостинице за бутылку шампанского и четверть дыни с нас запросили тридцать пять рублей – наши суточные в иностранной валюте!
Мы уже пробыли два дня в Москве, а я все ждал разрешения ГПУ, чтобы попасть в Кремль. Наконец около девяти часов вечера 28 августа я его получил.
Но разрешение на посещение Кремля – это совершенно не то же самое, что и разрешение сфотографировать Сталина. В этом мне пришлось положиться на умение графа фон дер Шуленберга, который вместе с Риббентропом вел переговоры со Сталиным и Молотовым.
Тем не менее мы с фотографом Риббентропа Лауксом, вооруженные пропусками, отправились в посольской машине в Кремль. Не доезжая сотни метров до входных ворот, наша машина остановилась по требованию двух вооруженных часовых, которые внимательно рассмотрели наши пропуска и жестом велели ехать дальше. У самих ворот нас еще раз проверили и разрешили продолжать путь. Со скоростью пешехода машина ехала по темному парку в сторону группы зданий, где располагалась канцелярия Молотова. Пока мы подъезжали, нас сопровождал размеренный колокольный звон: сигнал часовым, патрулирующим парк, что машина имеет официальное разрешение на въезд. Когда машина остановилась перед зданием, прекратился и звон.
По спиральной лестнице мимо многочисленных часовых из ГПУ мы прошли в канцелярию Молотова. Нам пришлось дожидаться в приемной почти полтора часа, так как подготовка к подписанию пакта еще не закончилась. Поэтому у меня с лихвой хватило времени, чтобы хорошенько осмотреться в комнате. Однако в довольно скудной обстановке не было ничего замечательного, и единственное, на чем задержался мой взгляд, это стол, на котором стояло десятка два телефонных аппаратов.
